Беседы о творчестве А. и Б.Стругацких

Продолжаем. Часть 2.

Патерыкина В. В., Ищенко Н.С. Трансляция гностицизма в тексте и экранизациях романа «Трудно быть богом» братьев Стругацких/ В. В. Патерыкина, Н. С. Ищенко. – Текст : электронный. – DOI 10.36343/SB.2024.40.4.002 // Наследие веков. – 2024. – No4. – С. 29–41. – URL: http://heritage-magazine.com/index.php/HC/article/view/652/540

Исследование направлено на выявление специфики воплощения элементов гностического мировоззрения (иерархия миров, дуализм духовного и материального, гнозис) в романе братьев Стругацких "Трудно быть богом" и его экранизациях (П. Фляйшман, 1989; А. Герман, 2013) через призму концепции политического гностицизма Э. Фёгелина. Материалами послужили текст романа, его кинематографические адаптации и сочинения раннехристианских авторов (Ириней Лионский, Тертуллиан). Через анализ политической мифологии модерна (Э. Фёгелин) показано, что в мире Полудня существует иерархия миров, основанная на идее о приоритете земной цивилизации над остальными. Обосновано соответствие выявленных в романе Стругацких базовых идей концепции политического гностицизма; также подобные закономерности прослежены в двух экранизациях романа. Результаты демонстрируют связь гностических мотивов в творчестве Стругацких с политической мифологией модерна, раскрывая механизмы сохранения религиозного мифа в секулярных обществах.


* * *

Литературные тексты писателей-фантастов Аркадия и Бориса Стругацких (АБС) были заметной частью советской фантастики и до сих пор вызывают интерес определенных групп читающей публики. Начиная с первой экранизации - телепостановки ленинградским телевидением повести "Понедельник начинается в субботу", снятой в 1965 г. режиссером Александром Белинским, - не прекращаются попытки создать экранные версии их произведений. Одной из центральных тем АБС является идея прогрессорства. Работе прогрессоров посвящено несколько произведений АБС, но самым известным из них, осмысляющим принципы работы самих прогрессоров, является роман "Трудно быть богом". Рассмотрим идею прогрессорства, основанную на иерархии миров, в романе и двух экранизациях, Питера Фляйшмана (1989) и Алексея Германа (2013).

Иерархия миров - основополагающий принцип устройства мира Полудня, утопического будущего АБС, включающего и Землю, и другие планеты. Цикл "Мир Полудня" состоит из десяти произведений, среди которых как романы, так и рассказы [3, с. 255]. Основным полем деятельности для жителей идеального мира является космическая экспансия, причем эта деятельность увязывается со счастьем всего человечества в советской фантастике вообще и в работах АБС в частности [22]. Коммунары с Земли должны принести счастье всем мирам. Символизм полетов в космос подчеркивает власть человека над природой и всегда выступает как политически значимое событие [8]. Так полеты в космос становятся проявлением политической воли в иерархии миров.

Регулирующим принципом выстраивания иерархии является представление о приоритете земной коммунистической цивилизации перед всеми другими цивилизациями утопического космического универсума. История планет в фантастическом космосе Стругацких развивается по определенной схеме: на самой высокой ступени стоит коммунарское общество землян, а остальные названные и неназванные планеты должны приблизиться к идеальному состоянию высшей из планет. Чтобы ускорить прогресс этих планет, Институт экспериментальной истории создал прогрессоров - агентов землян, которые живут на разных планетах, собирают о них информацию и по возможности не вмешиваются в происходящее. Как показывают современные исследователи, в образе прогрессора у Стругацких воплощен сверхчеловек - диктатор, навязывающий другим людям и мирам свою волю независимо от их желания [4, с. 44]. Прогрессорство - помощь отсталым цивилизациям со стороны цивилизации более развитой, что предполагает единственно возможную мораль, которую нужно навязывать любой ценой людям, ее не разделяющим [5]. Задача прогрессоров - медленно подталкивать миры по пути прогресса, игнорируя желания их жителей и заставляя их действовать в соответствии с единственно верной схемой исторического развития. Диалектика прогрессорства такова, что, опираясь теоретически на законы исторического развития, прогрессоры противопоставляют реализуемый ими проект эволюционному развитию обществ [11]. Как показывает А. С. Юсяев, помогая другим мирам, прогрессоры на самом деле пытаются решить проблемы Земли [23].

Мир Полудня является антуражем для описания современной авторам действительности [1, с. 96]. Идея прогрессорства в мире АБС списана с коммунистической прогрессистской идеологии, господствовавшей в СССР. Согласно распространенному в советском общественно-политическом дискурсе пониманию марксизма-ленинизма, на вершине иерархии обществ стоит Советский Союз, носитель передовой материалистической идеологии, а другие страны и народы должны усвоить все достижения СССР и тоже стать коммунистическими [10, с. 109–110]. Страна, строящая самое передовое общество на планете Земля, показывала пример идеального общества будущего с таким же идеальным человеком. Социальная иерархия стран во главе с Советским Союзом переносилась Стругацкими на космическую иерархию во главе с планетой Земля.

Анализируя коммунистическую идеологию, некоторые исследователи усматривают в ней ряд черт, сходных с идеями, присущими доктринам гностических учений, распространенных в период становления и первоначального утверждения христианства. В частности, политический гностицизм анализирует Э. Фёгелин в книге "Новая наука политики" (1952), начинающей новую страницу в творчестве философа (см.: [13, с. 624]).

Э. Фёгелин выделяет два узловых момента в античной гностической религии и показывает, как гностицизм превращается в центральную мифологему модерна, то есть Нового времени, - миф о прогрессе [21, с. 237].

Два важнейших момента гностического мифа, которые находит в этом мировоззрении Э. Фёгелин, следующие: этот мир плох и подлежит разрушению; люди делятся на две категории, духовных и бездуховных, и активная роль в процессе разрушения принадлежит людям духовным (пневматикам). Только духовные переживут разрушение мира и насладятся царством света и добра. Разрушение мира называется по-гречески эсхатоном, учение о разрушении мира - эсхатологией. Учение об эсхатоне существует также и в христианстве, где после конца света ожидается Страшный Суд и наступление Царства Божия, которое не от мира сего. Это сходство обеспечило выживание гностицизма в псевдохристианских формах в католической и протестантской Европе.

Э. Фёгелин показывает, что в католических ересях, в первую очередь в учении Иоахима Флорского в XII в., происходит имманентизация эсхатона - перенесение конца света в историю. И. Флорский делит всю историю на три этапа, в ходе которых воплощаются в истории три ипостаси христианской Троицы: период Ветхого Завета - царство Бога-Отца, период Нового Завета - царство Бога-Сына, новая наступающая эра - царство Духа Святого. Первый период закончился Пришествием Христа, второй период продолжается и в настоящее время. Переход от второго к третьему периоду ознаменуется разрушением всех форм социальности, известных ранее. В новое царство войдут только новые люди, старые погибнут. Особенность учения И. Флорского в том, что религиозные концепции конца света, Царства Божия, преображения человека он экстраполирует на исторический процесс и начинает понимать их как реально происходящие исторические процессы. Это и есть имманентизация эсхатона, имеющая большие последствия [21, с. 254–259].

Схема И. Флорского легла в основание мифа о прогрессе - базового мифа модерна. Учение о прогрессе в европейских культурах Нового времени функционирует как религиозная гностическая вера, имеет иррациональные сакральные предпосылки, попытки критики которых вызывают сильную эмоциональную реакцию и блокируются как самоцензурой, так и обычной цензурой [21, с. 287–289].

Э. Фёгелин анализирует следующие политические учения модерна, которые, по его мнению, являются гностическими: кальвинизм, пуританство, коммунизм, либерализм, национал-социализм. Все они представляются Э. Фёгелину доктринами, содержащими идею о том, что этот мир плох и должен быть разрушен; после разрушения наступит новый мир, который невозможно описать позитивно, он описывается только негативно - в нем не будет того, что есть сейчас; в этот мир войдут только новые люди, старые погибнут или символически, или физически. Символическая гибель старых людей означает их полное духовное изменение, отказ от старых, прежде всего христианских / церковных норм морали и сложившихся в обществе форм жизни [21, с. 299–302]. Для гностических политических учений характерно стремление установить этот новый мир политическими средствами в истории.Содержание нового прогрессивного мира варьируется в разных гностических политических учениях: это будет протестантизм у приверженцев протестантских доктрин, общественная собственность у коммунистов, свободный рынок и демократия у либералов, расово и этнически чистое национальное государство у национал-социалистов. Переход к этому новому прогрессивному миру маркируется политическими потрясениями и разрушением старого мира, которые тоже представляются по-разному: мировая революция, шоковая терапия при переходе к свободному рынку, этнические и расовые чистки для формирования расово чистого государства и так далее. Во всех случаях новый мир устанавливает группа особых, духовных людей, владеющих истинным знанием (протестанты, коммунисты, либералы или националисты), которые знают, что делать, и резко отличаются этим от обычных людей, не способных ни понять их учение, ни реализовывать его в своей жизни и обреченных в новом мире, где они должны будут или умереть, или полностью измениться, то есть погибнуть символически. Отличие людей духовных от просто людей, людей старого мира, выражается в неприятии духовных и социальных норм, обязательных для старых людей.

Настоящее в такой схеме зависит от будущего: духовные люди живут для того, чтобы реализовать прогрессивный идеал, преобразовывают для этого жизнь, разрушают старый мир и переделывают старых людей. Таким образом, деление людей на две категории является идейным ядром учения.


Отсюда: http://heritage-magazine.com/index.php/HC/article/view/652/540

Продолжение следует.

Старшие братья. Дмитрий Быков об Аркадии и Борисе Стругацких

19 ноября 2012 года в Санкт-Петербурге не стало Бориса Стругацкого — младшего из двух братьев-писателей

За последние 20 лет прогнозы Стругацких сбывались многократно, опасения их подтверждались, предложенные ими выходы обсуждались, а цитировался чаще них, кажется, только Шварц с "Драконом". Пришло время обозначить их эстетические и мировоззренческие приоритеты.
Ответ на главный вопрос: почему именно Стругацкие чаще других оказываются правы - дает Дмитрий Быков.

Мысль разгонялась до сверхчеловеческих скоростей
В Киеве - одном из немногих мест на свете, где возможны еще дискуссии о русской литературе - ко мне подошли после лекции два читателя: один лет двадцати, другой лет пятидесяти.

- У вас очень часто упоминаются Стругацкие, - сказал молодой, - и можно подумать, что они главные русские мыслители двадцатого века...

- Не только русские, - сказал старший, - не только мыслители и не только двадцатого.

С этой точкой зрения я солидарен не только поколенчески.

( Читать дальше )
Материал вышел в издании "Собеседник+" №11-2019 под заголовком "Старшие братья".

Отсюда: https://sobesednik.ru/kultura-i-tv/20191118-starshie-bratya

Какое-то время назад я писала, что на интернет-аукционе "Мешок" продается "Понедельник начинается в субботу" 1979 года с дарственной надписью А.Стругацкого И.Лукодьянову (вот здесь).

Так вот, торги закончились (еще 25.10), и ушла книга за 10.914 рублей...

Признаюсь честно, я поучаствовала, но до финальной цены мне было далеко. А жаль.

История чтения: к 50-летию “Улитки на склоне”

Александр Генис
Борис Парамонов

Беседа с Борисом Парамоновым

Александр Генис: Сегодня “АЧ” откроет необычная программа, в которой мы с Борисом Парамоновым отметим необычный юбилей. В этом году исполняется 50 лет книге, которую я считаю одной из вершин отечественной литературы, а не только советской фантастики. Это - “Улитка на склоне” Стругацких.

У этой книги мучительная судьба. В 1966 году - ровно полвека назад - братья Стругацкие опубликовали в СССР (в сборнике фантастики «Эллинский секрет») одну часть «Улитки на склоне», другая часть - попала в провинциальный журнал. И обе удостоились зверской критики со стороны властей. В полном объёме, так, как был написан авторами, этот роман был издан за рубежом в 1972 году, в издательство «Посев». В Советском Союзе книга впервые вышла только в 1988 году, на закате советской власти.

Стругацкие считали “Улитку на склоне” самым совершенным и самым значительным своим произведением, хотя она никогда не была самым популярным опусом братьев, уступая, например, милой сказке “Понедельник начинается в субботу”. Однако именно “Улитка” составила славу Стругацких на Западе. В Америке о ней написано несколько диссертаций, где “Улитку” сравнивают с Щедриным, Свифтом и Кафкой. Я, однако, считаю, что эту книгу нужно читать именно в контексте советской литературы, которую она,впрочем, явно переросла

Сегодня мы подробно обсудим все эти темы с Борисом Михайловичем Парамоновым в рамках сравнительно новой, специально для него придуманной рубрики “История чтения”, которую “АЧ” пытается сделать регулярной.

Борис Парамонов: Что ж, начну, как Вы сказали, с истории. Должен сразу сказать, Александр Александрович, что я живя в Советском Союзе братьев Стругацких не читал. Совершенно вне поля внимания они остались - и не только моего, но и той компании, которой я принадлежал. А компания была всячески литературная. Я не помню, чтобы Арьев или Довлатов или Виньковецкий когда-нибудь называли это имя, эти имена. Конечно, слышать о них приходилось, но было ясно только то, что они по части научной фантастики. А к этому жанру я потерял интерес, выйдя из детского возраста. И воспоминаний об этом детском чтении мало осталось. Ну Жюль Верн, ну Беляев. Причем Беляев мне, помню, попался, какой-то вторичный - «Звезда КЭЦ», мне и тогда, то есть в детстве, показалась эта книга скучной, не увлекла. Вот Шерлока Холмса читал взахлеб. Я в детстве читал, смешно сказать, русскую классику, Тургенева читал, и должен сказать, что не сильно он мне нравился. «Капитанская дочка» нравилась. А в четырнадцать лет я прочитал «Войну и мир», и тут же «Преступление и наказание» - и какие уж там Жюль Верны после этого.

Правда, уже по выходе из детского возраста у меня была одна реакция к фантастике - Герберт Уэллс, которого я прочитал уже вполне взрослым человеком. Да и то почему: читались записи Юрия Олеши «Ни дня без строчки», а он очень убедительно писал о том, что Уэллс хороший писатель, которого, так сказать, не стыдно знать. Прочитал, но у него понравилось больше другого «Тоно-Бэнго» - роман в общем-то отнюдь не фантастического жанра, это Уэллс-социолог. И была там атмосфера какого-то сумбурно-технологического, но вполне еще уютного викторианства, а может быть, эдвардианства, не помню уже. Какой-то был дядюшка аптекарь, придумавший какой-то элексир жизни или что-то такое.

Александр Генис: Ну тогда уже лучше вспомнить “Войну миров”. Вот где пеан уютной виткторианской цивилизации с хрусталем и скатертями, оценить которые можно только на фоне чудовищной войны - еще с марсианами, а не немцами, как в Первую мировую. Что касается Олеши, то он восхищался “Человеком-невидимкой”. А Уэллс был любимым фантастом братьев Стругацких, и в первую очередь как автор “Войны миров”.

Борис Парамонов: О Стругацких еще вот такое воспоминание. Где-то в середине шестидесятых годов были разговоры о некоем скандале в одном провинциальном журнале, где что-то интересное появилось и тут же было запрещено. По-моему, в связи с этим упоминались Стругацкие, но больше разговоров было о том, что там напечатали главу из книги Белинкова об Олеше. Даже фраза цитировалась, примерно так звучавшая: прочитав о том, что Андрей Бабичев - поэт добрых дел, я так расхохотался, что у меня вылетели пломбы.

Александр Генис: Это все тот же злосчастный журнал “Байкал”, который получил по шапке за публикацию в 1968 году половины “Улитки”.

Борис Парамонов: Как бы там ни было, Стругацких я не читал тогда и прочитал только здесь и сейчас, очень недавно - склонившись на ваши, А.А., горячие доводы. И прочитав несколько вещей - «Ветер гасит волны», “Гадкие лебеди ”и, конечно, «Улитку на склоне», я увидел, что это значительная литература. Что это ни науч-поп и ни сай-фай, но литература некоего метафизического поиска.

Более того: привыкнув в любезном отечестве к тому, что хорошая литература так или иначе должны быть антисоветской, то есть, шире - выходить за грани навязывавшегося нам убогого мировоззрения середины 19-го века, нельзя было не увидеть, что Стругацкие несомненно выходят за рамки всяческого техницизма, что они выше техногенного рационализма, видят в мире некую тайну, вызов человеку со стороны неких таинственных сверхчеловеческих сил. При желании можно это даже назвать литературой религиозного поиска. Вне всякой церковности, разумеется, и вообще любой конфессиональной религии.

Александр Генис: Однажды, по другому поводу я имел несчастье сказать, что научная фантастика - это теология для бедных. Фраза разошлась, и Стругацие мне ее не простили.

Борис Парамонов: И правильно сделали. Тут сложнее. Религия, то есть интуиция бытийной тайны, не сводима ни к каким историческим формам существования тех или иных церквей и конкретных религиозных учений. Вот был тв Америке такой Кристофер Хитченс, бойкий журналист и автор книги «Бог не велик», последнее его, предсмертное сочинение, в котором он как раз на примерах церковных практик и различных религиозных учений показывал, что всё это вздор. Но религию, интуицию Бога Творца, повторяю, нельзя сводить к истории религий и церквей. Создавая религиозную догму, уже закрывают путь к Богу - это негодная, можно сказать, жалкая попытка объять необъятное.

И вот у Стругацких можно ощутить и увидеть эту ориентацию на некую сверх-масштабность, понимание невозможности рационального суждения о тотальности бытия. Тут, конечно, можно Канта вспомнить, как он показывал, что судить выходящее за рамки пространства и времени в рамках пространства и времени не приводит ни к чему, кроме знаменитых его антиномий чистого разума. Никто, конечно, не требует от Стругацких знания Канта, но то и интересно, что ознакомившись с их проблематикой, видишь глубокую ее философичность.

Александр Генис: Напрасно, вы с этаким барским высокомерием их хвалите. Аркадий Стругацкий был одним из лучших японистов, а Борис - ученым-астрофизиком.

Борис Парамонов: Тем более! Дело у них не в машинах, не в технике - они если и не решают, то ставят вопросы метафизического, то есть выходящего за пределы опыта, знания. И очень явственно у них понимание того, что любая попытка устроиться на земле, считая при этом, что мы достигли предельного знания, решили все вопросы, - что такие попытки и суть утопия. Но тут место вам, А.А., это у вас проблематика Стругацких нашла убедительную формулировку.

Александр Генис: Оккупировав наше детство, Стругацкие повлияли на советского человека больше не только Маркса с Энгельсом, но и Солженицына с Бродским. Собственно, они (а не Брежнев) и создали советского человека в том виде, в каком он пережил смену стран и эпох. Все, кого я люблю и читаю сегодня, выросли на Стругацких – и Пелевин, и Сорокин, даже Толстая. Мощность исходящего от них импульса нельзя переоценить, потому что они в одиночку, если так можно сказать о братьях, оправдывали основополагающий миф отравившего нас режима. Стругацкие вернули смысл марксистской утопии. Как последняя вспышка перегоревшей лампочки, их фантастика воплотила полузабытый тезис о счастливом труде. Пока другие шестидесятники смотрели назад – на «комиссаров в пыльных шлемах» (Окуджава), вбок - «коммунизм надо строить не в камнях, а в людях» (Солженицын), или снизу – «уберите Ленина с денег» (Вознесенский), Стругацкие глядели в корень, хотя он и рос из будущего. Их символом веры был труд – беззаветный и бескорыстный субботник, превращающий будни в рай, обывателя - в коммунара, полуживотное – в полубога.

Такой труд переделывал мир попутно, заодно, ибо его настоящим объектом была не материя, а сознание. Преображаясь в фаворском свете коммунизма, герой Стругацких эволюционировал от книги к книге, приобретая сверхъестественные способности и теряя человеческие черты. Так продолжалось до тех пор, пока он окончательно не оторвался от Homo sapiens, чтобы стать «Люденом» - новым, напугавшим уже и авторов существом, у которого не осталась ничего общего не только с нами, но и с жителями светлого будущего.

Всякая утопия, если в нее слишком пристально вглядываться, становится своей противоположностью. Однако по пути от одной крайности к другой, Стругацкие свернули в сторону, чтобы создать непревзойденную по глубине и трагизму версию Контакта. Их «Улитка на склоне» (наравне с «Солярисом» Лема) подняла до вершины весь этот жанр.

Борис Парамонов: Ну тут, Вам, Александр Александрович, что называется, карты в руки. Я не могу претендовать на такое знание Стругацких, мои слова - не более чем первое впечатление человека, в общем привычного к серьезной литературе. И я вижу, что Стругацкие это не только серьезная в идейном плане литература, но хорошая литература. Они мастера, они хорошо пишут - вот что я первым делом увидел. И они никак не сводимы к сюжетам - хоть в плане общей идеи, хоть в смысле занимательности построения. Нет, у них есть еще нечто важное, может быть самое важное для писателя - у них есть язык. И есть умение построить текст в определенном стилистическом ключе.

Вот возьмем сегодняшнего юбиляра - «Улитку на склоне». Как известно, вещь построена дуалистически, это как бы два повествования: одно происходит в “Управлении”, другое - в “Лесу”. И в каждом своя система художественных средств. Мир Управления описан в кафкианском ключе, это мир абсурда, сюрреалистический мир. И детали тут выбраны исключительно выразительные. Чего стоит, например, поиск сбежавшей из Управления машинки, которую нужно искать всем сразу сотрудникам, но так, чтобы при этом никто из них ее не увидел. И поиск идет в масках с завязанными глазами. Это Кафка, чистый Кафка; во всяком случае Кафка бы от такого текста не отказался.

И совсем другой прием в лесной части. Стилистический к ней ключ, я бы сказал, - Платонов.

Александр Генис: Я бы сказал, что если “Управление” напоминает о Кафке, то «Лес» написан свихнувшимся «деревенщиком». Речитатив заговаривающийся прозы опутывает нас словесными лианами. Речь на дрожжах, изобильная, как все в Лесу, заливает бессмыслицей остатки распустившегося на природе разума. Если первая часть - кошмар Просвещения, то вторая – утрированный Руссо.

Борис Парамонов: А мне именно Платонов увиделся, вернее услышался: все говорящие в Лесу - это юродивые.

Александр Генис: Или, как я говорил, взбесившиеся деревенщики.

Борис Парамонов: За исключением главного героя - Кандида, конечно, но он как раз и не говорит вообще, почему его и называют Молчуном. Но это опять же сюр, только уже не на повествовательном, а языковом уровне.

Но я вот что еще хочу сказать. Как мне поначалу представилась проблематика «Улитки». В ней очень и очень можно увидеть не то что бы антисоветскую сатиру, но зашифровку именно советских проблем, причем взятых, так сказать, не на эмпирическом, а опять же на метафизическом уровне. Коммунизм взят как философема. Его сюжет - это претензия техницистского разума на тотальное переустройство бытия. Отсюда - культ силы и всяческая активность, активизм. Совсем по Марксу, если хотите: философы до сих пор объясняли мир, но задача в том, чтобы переделать его. Борьба с природой, антифизис, как это называли еще в 19 веке - термин Огюста Конта, отца позитивизма. Лес это и есть природа, а Управление - это вот этот самый технический, технологический разум.

И тут в середине книги возникает очень выразительная картинка - как эта война, объявленная природе, застревает на каких-то грязных обочинах и превращается в застой.

"Грузовик мчался по дороге славного наступления, желтое, зеленое, коричневое покорно уносилось назад, а вдоль обочин тянулись неубранные и забытые колонны ветеранов наступавшей армии, вздыбленные черные бульдозеры с яростно задранными ржавыми щитами,зарывшиеся по кабину в землю тракторы, за которыми змеились распластанные гусеницы, грузовики без колес и без стекол - всё мертвое, заброшенное навсегда, но по-прежнему бесстрашно глядящее вперед, в глубину леса развороченными радиаторами и разбитыми фарами. А вокруг шевелился лес, трепетал и корчился, менял окраску,переливаясь и вспыхивая, обманывая зрение, наплывая и отступая, издевался, пугал и глумился лес, и он весь был необычен, и его нельзя было описать, и от него мутило".

Александр Генис: Да, это - тупиковая ветвь цивилизации, которая мечтает Лес закатать бетоном.

Борис Парамонов: Вот тут возникает соблазн свести «Улитку» как раз на эту тему - борьба с природой и ее непредвиденный результат в картине едва ли не всеобщей если не гибели, то апатии.

Но тут возникает в «Улитке» еще одна тема, и, как мне показалась, не ложащаяся органически ни в замысел, ни в исполнение романа. Это тема Амазонок, вот этих самых неразумных, или разумных, или как их там дев…

Александр Генис: Славных подруг из Леса.

Борис Парамонов: Можно подумать, что речь идет о неких примордиальных бытийных, космических силах, порождающих мир. Но что тогда Лес? Ведь Лес тоже гибнет от деятельности этих дев, этих амазонок. Они повисают неким только намеченным, но нереализованным углублением сюжета. Сюжет играл, когда он был построен на бинарной оппозиции управления и леса. И он стал разваливаться, когда в его структуру вошел третий элемент.

Александр Генис: Но он-то, этот самый третий элемент, и делает “Улитку” шедевром!

Различие между механической и биологической эволюцией определяет не история, а пол, не культура, а природа. Мужчины строят, женщины рожают - они и есть будущее. В Лесу это очевидно, а в Управление об этом еще не знают, но уже догадываются. Давайте-ка я тоже процитирую текст. Вот, что думает и что понимает Кандид, рассуждая о Лесе. Это, если угодно, итог книги, ее мораль.

«Изобилие красок, изобилие запахов. Изобилие жизни. И все чужое. Чем-то знакомое, кое в чем похожее, но по-настоящему чужое. Наверное, труднее всего примириться с тем, что оно чужое и знакомое одновременно. С тем, что оно производное от нашего мира, плоть от плоти нашей, но порвавшее с нами и не желающее нас знать. Наверное, так мог бы думать питекантроп о нас, о своих потомках, - с горечью и со страхом».

В этом видении Леса – ключ к «Улитке». Лес и Управление – две фазы одной реальности, они противостоят друг другу как будущее и прошлое. Разделяющая их пропасть – разрыв в преемственности. Фантастика обещала его заполнить своими домыслами. Стругацкие показали, почему это невозможно. Будущее не продолжает, а отменяет настоящее. У будущего нельзя выиграть. И непонятно, как нам жить, зная об этом. Война между настоящим и будущим представлена в “Улитке” как битва полов.

Ведь экспансия – мужской путь. Мы творим вне себя, ибо нам не дано, как женщинам, творить из себя. Мужская цивилизация плодит мертвую технику, которая искореняет поддерживающую нас жизнь. Но в Лесу вечная война мужчин и женщин закончилась полной победой последних и безоговорочной капитуляцией первых: «Они - то есть, мы! - идут и гниют на ходу, и даже не замечают, что не идут, а топчутся на месте».

Лишившись смысла и назначения, мы оказались тупиковой ветвью цивилизации, которая творит себе подобных из железа, как мужчины, а не из плоти, как женщины. «Вы там, - говорит одна из Подруг, - впали в распутство с вашими мертвыми вещами на ваших Белых скалах. Вы вырождаетесь».

Парадокс, который Лес поставил перед Кандидом, неразрешим. В других, более оптимистических версиях грядущего, Стругацкие придумали профессию прогрессора. Но попав вместо прошлого в будущее, прогрессор становится регрессором. Поэтому герой «Улитки» – последний самурай, защищающий идеалы не только безнадежные, но вредные, в том числе - экологически. Встав на сторону обреченных аборигенов Леса, Кандид возглавил партию «питекантропов».

Хотите признаюсь в своем кошмаре?

Борис Парамонов: Валяйте.

Александр Генис: Честно скажу, что по-настоящему я понял “Улитку”- и восхитился прозорливостью авторов - лишь тогда, когда услышал про овцу Долли, у которой было две мамы, но ни одного папы. Ее явление сделало нас с Вами декоративным полом.

Борис Парамонов: Но овечку Долли, Александр Александрович, не амазонки сделали, а те же самые представители мужской или фаллической, как говорят феминистки, цивилизации. Хочу напомнить Камиллу Палья, главную врагинью всех феминисток. Она сказала: если б мир пребывал в матриархате, то мы до сих пор жили бы в травяных хижинах, и не было бы ни моста Джорджа Вашингтона, ни гигиенических прокладок.

В общем мне мешают амазонки у Стругацких. Они в романе не работают, а если работают, то на какой-то другой сюжет.

И еще: сбивают с толку эпиграфы к роману: стихи Пастернака о птичке в бору и японская притча об улитке, не понимающей, где и куда она ползет. То ли апофеоз той же деревенщины, то ли отнесение к каким-то уже сверхисторическим, космическим силам, которые и будут решать в конце времен.

Александр Генис: А мне кажется, что стихи, из которых родилось название, чрезвычайно важны для замысла книги. Дело в том, что «Улитка на склоне» описывает частный случай универсальной проблемы. Контакт между прошлым и будущем питает внутренний конфликт между тем, кем мы были, тем, кем стали, но, главное, тем, кем будем. Встречаясь с палеолитом детства, мы не можем найти ему места в настоящем, точно также, как нам некуда себя деть в том будущем, где нас нет. Об этом всегда писал Бродский:

Так солдаты в траншее поверх бруствера

Смотрят туда, где их больше нет.

Перед открывающейся с этой точки перспективы меркнет любой фантастический вымысел. Ведь в войне с будущим у нас нет шансов ни понять, ни уцелеть. Так что Улитке с Фудзиямы еще повезло: она не знает, что ползет по склону вулкана.

Отсюда: https://www.svoboda.org/a/27609767.html

Обзор книги братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу»

Заметки на полях

Отсюда: https://youtu.be/p1GFnXGJ_aU?si=04lYTSgr0yS7Oy5s

«Мышление — болезнь жизни»
11.12.2012 / № 118 / с. 11 / Илья Мирмов / Память / 9 комментариев

Сложно что—то писать. И были сомнения — нужно ли… На самом деле, лично у меня в душе складывается реквием не по человеку (пусть даже и выдающемуся), а реквием по всей настоящей литературе…

Доисторические писатели

(Великие писатели всегда брюзжат. Это их нормальное состояние, потому что они — это больная совесть общества, о которой само общество, может быть, даже и не подозревает)

Я, кажется, из того последнего по­коления, для которого Аркадий и Бо­рис Стругацкие были «нашим всем». Люди моложе меня лет на 10 (или даже мои ровесники, ВОВРЕМЯ не ознакомившиеся с творчеством бра­тьев Стругацких) уже не понимали, в чем цимес, и нередко просто отка­зывались читать более одного-двух произведений. Дескать, наивно, скуч­но и «ни о чем». А мы-то знали все книги без исключения и наперебой цитировали то «Понедельник начи­нается в субботу», то «Улитку на скло­не», то «Гадких лебедей».

Я был страшно горд своими пе­дагогическими достижениями, когда мой сын (90-го года рождения) с яв­ным удовольствием «проглатывал» все имеющиеся у меня произведе­ния АБС — от «простеньких», вроде бы «Трудно быть богом» и «Отелем у погибшего альпиниста», до наво­роченных «Миллиарда лет до конца света» и «Града обреченного». Бо­лее того, сын сам, без наводящих во­просов, характеризовал прочитан­ное на изысканно-одобрительном молодежном слэнге — короче, типа круто, и он даже не ожидал, что та­кую увлекательную фантастику могут сочинять «доисторические писате­ли». «Не хуже Стивена Кинга» — это в устах моего чада следовало считать наивысшим комплиментом. Так же как у меня книжные полки застав­лены Стругацкими — у него ломятся от Кинга. Но на темы «светлой иде­ологии Мира Полудня» или высоко­го единении душ сын «не парился».

Нечего читать

(Почему мы все—таки и несмотря ни на что, должны идти вперед? А потому, что позади у нас — либо смерть, либо скука, которая тоже есть смерть)

Даже для таких вот юных «цените­лей» братья Стругацкие всего лишь «клевые фантасты, умеющие зажечь». А для нас (или скажем менее катего­рично — для многих из моих ровес­ников) творчество Аркадия и Бориса было… откровением… лучом света в темном царстве. Не знаю… Наверно, просто изменились времена, и сейчас ко всему куда более спокойное отно­шение. Нормально-потребительское. По молодости (как опять же многие из нас) я пытался писать «под Стру­гацких» или какие-либо продолже­ния их невероятных историй. Но мне и в голову не приходило, что такое можно публиковать.

А сейчас в «Ашане» (что харак­терно) на полках с десяток вариан­тов «сиквелов» «Обитаемого остро­ва». Зону из «Пикника на обочине» и вовсе размножили в сотнях направ­лений. Я пытался читать и то, и дру­гое и бросал на втором «шедевре». Какие-то дешевые деревянные ку­клы вместо живых людей. Не пик­ник на обочине, а пьянка под забо­ром… Я уже и не говорю о том, что язык Стругацких вообще мало до­ступен для воспроизведения. Зато как приятен и легок для чтения! АБС всегда помнили о том, что, какая бы серьезнейшая проблема ни обсуж­далась, писать надо ИНТЕРЕСНО.

И так-то, была, наверно, пара-тройка современных литераторов, чьих сочинений я ждал и восприни­мал с низким уровнем критичности. Теперь стало еще на одного меньше. По большому счету, читать нечего. Но я знаю способ. Закончу писать этот текст, пойду к своему книжно­му шкафу и возьму… Ну, например, «Отягощенные злом» — давненько не штудировал. Книги Стругацких можно перечитывать не реже раза в три года. Такое ощущение, что зна­комишься с ними заново.

Два экземпляра газет

(Приходя — не радуйся, уходя — не грусти)

Борис Стругацкий был почетным подписчиком нашей газеты. В пер­вые месяцы существования ТрВ мы довольно самонадеянно включили питерский адрес Бориса Натановича в список бесплатной рассылки, даже не поинтересовавшись, нужно ли это самому «почетному подписчику». Од­нако, судя по нечастым публикациям Стругацкого в ТрВ, Борис Натанович читал нашу газету внимательно. Хва­лил гораздо больше, чем критиковал, и это было настоящим поводом для гордости. По крайней мере для меня…

Мы слали Стругацкому два экзем­пляра. Не знаю уж, зачем. Наверно, думая, что знаменитый писатель вто­рой экземпляр «распространит сре­ди жильцов нашего жэка». Поздрав­ляя «Троицкий вариант» с выходом юбилейного, сотого номера, Борис Натанович со свойственным ему мягким ироничным юмором посе­товал на две газеты, приходящие с рассылкой. Мы сделали «работу над ошибками» — стали слать один эк­земпляр. Предыдущий номер ТрВ ушел в Питер, когда Бориса Ната­новича уже не стало…

Бессильные мира сего

(Это что—то вроде демократических выборов: большинство всегда за сволочь)

Давным-давно, более 15 лет назад, в Троицке по своим политическим делам побывал Егор Гайдар. После основного мероприятия Гайдар дол­го общался с местной прессой, кото­рую представляли редакторы тогда еще городского «Троицкого вари­анта». Беседа получилась очень со­держательной и вообще «за жизнь», а Егор Тимурович показал себя заме­чательным, многоплановым и совсем не «звездным» собеседником. Лично я не удержался и поинтересовался у Гайдара, как он относится к творче­ству своего тестя (Гайдар был женат на дочери Аркадия Стругацкого). До­словно ответа я сейчас не воспроиз­веду, но три идеи звучали примерно следующим образом. Очень харак­терно посмеиваясь, Егор Тимурович сказал, что, относись он плохо к твор­честву Стругацких, вряд ли бы женил­ся на дочери одного из них. С другой стороны, излишний пиетет к знаме­нитому отцу и трепетное отношение к его творчеству поначалу его, Тиму­ра, даже изрядно сковывали в смысле отношений с дочерью. Ну а напосле­док Гайдар сказал: «Мощные мужики, не только писатели, люди большие… Вот им бы страной руководить… Толь­ко им это не надо…».

Делая поправку на определенный романтизм данного высказывания, стоит отметить, что братья Стругацкие и так, без занятия каких-либо офи­циальных постов (будь то в полити­ке, а даже и в своей, литературной области), в каком-то смысле «руко­водили страной». Причем наиболее продвинутой и мыслящей ее частью. Креативным классом, как сказали бы сейчас. Но, как мало кто другой, АБС понимали, что «владеть умами», мо­жет быть, даже проще, чем реально руководить страной. Тем более та­кой, мягко говоря, странной, как наша. Недаром ведь последнее произве­дение Бориса Стругацкого, увидев­шее свет в далеком уже 2003-м, на­зывается «БЕСсильные мира сего».

Илья Мирмов

Цитаты Аркадия и Бориса Стругацких (gtquotes.blogspot.ru).

Отсюда: https://www.trv-science.ru/2012/12/myshlenie-bolezn-zhizni/

Дайджест по Стругацким. Что за чем читать.

Спокойно, Маша, я Дубровский!

Рада, что вы смотрите. В описании список упомянутых книг.

Перед вами гид по творчеству братьев Аркадия и Бориса Стругастких.

Список книг:
Предполуденный цикл.
1. Страна багровых туч
2. Путь на Амальтею
3. Стажёры

Полуденный цикл:

Рассказы и повести:
1. Далёкая Радуга
2. За миллиард лет до конца света
3. Попытка к бегству

Трилогия о Максиме Каммерере:
1. Обитаемый остров
2. Жук в муравейнике
3. Волны гасят ветер

Вне циклов:
1. Пикник на обочине
2. Отель "У погибшего альпиниста"
3. Жиды города Питера
4. Пять ложек эликсира

О НИИЧАВО:
1. Понедельник начинается в субботу
2. Сказка о Тройке

Отсюда: https://youtu.be/LYzLVbgdHJI?si=KYiCuGhKZhBlz2Mc

Стругацкие и наука
21.02.2023 / № 372 / с. 10–11 / Владимир Борисов / Наука и фантастика / 8 комментариев

Владимир Борисов

Интерес к науке братья Стругацкие проявляли с детства. Старший, Аркадий, живо интересовался наукой и техникой, передал это и младшему, Борису. Но — не получилось. Аркадию во время войны пришлось заниматься изучением английского и японского языков, затем — служить в армии. Борис закончил университет и даже работал над написанием кандидатской диссертации, но вдруг обнаружил, что тема его работы уже реализована. А затем они всерьез занялись писательской деятельностью.

В архиве братьев сохранились ответы на анкету «Литературной газеты» на тему «Наука и общество» (июнь 1972 года), которые не были тогда опубликованы. Стругацкие подробно ответили на все вопросы:

1. Чем вы объясняете тот факт, что наука за последние десятилетия заняла столь важное место в жизни общества? Сохранит ли она и в будущем такое же место?

На протяжении последнего полувека наука доказала практически — «весомо, грубо, зримо» — свою способность самым решительным образом менять условия существования огромных человеческих масс. Вниманию человечества были предложены чрезвычайно широкие возможности — от всемирной «зеленой революции» до всемирного ядерного пожара, от покорения Солнечной системы до превращения обитаемой Земли в необитаемую планету. Эту невиданную ранее свободу выбора предоставила человечеству наука — и не в виде абстрактных фантазий, поражающих лишь воображение, а в виде совершенно конкретных открытий, расчетов, экспериментов, вселяющих самые светлые надежды и самые мрачные опасения. Наука сделала будущее наглядно многовариантным и предложила свои услуги в осуществлении любого из этих вариантов. Наука позволяет управлять будущим и контролировать его — в конечном итоге именно это обстоятельство обеспечило науке ее место в жизни современного общества. И место это, надо думать, сохранится за наукой до тех пор, пока человечество остается озабочено своим будущим.

2. Какое научное событие последних лет в наибольшей степени взволновало вас?

Расшифровка генетического кода. Опыты по управлению поведением путем непосредственного воздействия на мозг. Работы по трансплантации органов. Первые полеты в Космос и высадка человека на Луну. Удивительные открытия этологов… Словом, всё, что разрушало сложившиеся представления об ожидаемом и невозможном.

3. Какие наиболее важные научные открытия могут произойти в обозримом будущем? О чем вы мечтаете?

Большинство научно-технических идей, развитых в фантастических романах, будут реализованы, как нам кажется, на протяжении ближайших 30–50 лет. Многие из них будут, конечно, при этом переформулированы, как в наше время были переформулированы идеи древних сказок о ковре-самолете и чудо-зеркальце. Но больше всего нам хотелось бы увидеть разработанной и готовой к приложению теорию воспитания человека, которая неизбежно должна будет возникнуть на стыке теории информации, биологии, медицины, психологии и социологии. На наш взгляд создание такой теории является сегодня научной задачей номер один — не только по важности, но, к сожалению, и по сложности.

4. Не может ли, на ваш взгляд, быстрое развитие науки привести к каким-либо отрицательным последствиям?

«Какие-либо» отрицательные последствия можно усмотреть в результате любого социального действия, причем тем большие, чем больше масштаб самого действия. Быстрое развитие науки в этом смысле, разумеется, не исключение. Но ведь и медленное развитие науки приводит к отрицательным последствиям — голод, эпидемии, мракобесие…

5. Есть ли, по вашему мнению, «запретные», с точки зрения морали, области научных исследований? Какие? Почему?

Запретных областей научного исследования существовать не должно. Запретными могут быть лишь методы исследования и способы применения открытий.

6. Могут ли существовать какие-либо основания для прекращения исследования, которое само по себе развивается успешно? Если да, то какие?

Если методы исследования антигуманны, исследование должно быть прекращено безусловно и не возобновляться до тех пор, пока не будут найдены иные методы.

7. Мешает ли науке острый интерес к ней со стороны общественности?

Сам по себе интерес помешать не может, скорее уж наоборот. Но вот некомпетентное вмешательство в науку со стороны общественности или от имени общественности помешать, несомненно, способно — достаточно вспомнить судьбу Галилея.

8. Не кажется ли вам, что после периода всеобщего увлечения точными науками наступает период некоторого охлаждения по отношению к ним со стороны молодежи (возможно, один из признаков этого — уменьшение конкурса на факультеты точных наук)?

Скорее, нет. Уменьшение конкурса, на наш взгляд, — это, прежде всего, следствие предшествовавшего возрастания конкурса и резкого повышения уровня требований на вступительных экзаменах.

9. Способны ли литература и искусство оказать определенное воздействие на развитие научно-технической мысли?

Косвенное воздействие — несомненно. Как созерцание природы, как спорт, как быт. Известны случаи и более сильного влияния (Достоевский и Эйнштейн, например), но это скорее исключения: наверное, надо быть Эйнштейном, чтобы на твое научное творчество столь мощное влияние оказал Достоевский.

10. Не кажется ли вам, что успехи естественных наук порождают у части ученых определенное пренебрежение к литературе и искусству? Если да, то как противостоять этому?

Большинство известных нам ученых живо интересуются и литературой, и искусством, хорошо их знают и тонко чувствуют. В этом отношении они ничем не отличаются от любого культурного человека всех времен и народов. С другой стороны, очевидно, что современный ученый — это, как правило, узкий специалист, и у него, как и у всякого узкого специалиста, нет ни времени, ни особенного желания отвлекаться на что бы то ни было, мало касающееся его специальности. Это не пренебрежение к литературе, это равнодушие к ней, опять же достаточно характерное для любого человека, почему-либо не приобщившегося на протяжении своей жизни к мировой культуре.

11. Способствует ли само по себе занятие наукой воспитанию высоких нравственных качеств?

В наше время научный сотрудник — профессия массовая. А насколько нам известно, никакая массовая профессия (даже профессия врача или педагога) сама по себе не способствует воспитанию высоких нравственных качеств.

12. Хотели бы вы, чтобы ваш сын или дочь стали учеными? В какой области? Почему именно в этой?

Мы не возражали бы, но и не стали бы настаивать. Гораздо важнее, чтобы дети любили свое дело и делали его хорошо.

* * *

Писать научную фантастику и не интересоваться наукой, наверное, невозможно. В начале своей литературной деятельности Стругацкие, конечно же, делали особый упор на присутствие в рассказах и повестях любопытных научных и технических решений, гипотез, открытий. Тем не менее уже тогда они поняли и сформулировали для себя главный тезис, зачем и о чем стоит писать. В письме брату от 29 января 1958 года Аркадий писал: «Ну скажи, кому интересно читать рассказ о судьбах науки в каком-то выдуманном человечестве? Марсиане, жители морских глубин, открытия диковинных тайн природы — всё это в литературе имеет смысл лишь постольку, поскольку они, марсиане, жители, тайны, соприкасаются с человеком и определяют его жизнь. Так неужели опять мы будем спорить о том, что основной темой фантастики является обыкновенный человек в таких-то условиях, или необыкновенный человек в таких-то условиях? Ты можешь возразить (если такому упрямому ослу как ты попадет вожжа под хвост), что выведенные тобой Атты, Эвитуатты и как их еще там — просто замаскированные люди, что здесь подразумеваемся мы, как Франс подразумевал французов под пингвинами или Акутагава — японцев под каппами. И всё только для того, чтобы создать нетривиальный сюжет? Дорогая цена за нетривиальность. Итак, договоримся: впредь героями нашими будут только люди безо всяких иносказаний».

И этот «договор» братья соблюли. Действительно, о чем бы они ни писали, героями их были именно люди. Но наука в их книгах все-таки присутствовала, хотя бы потому, что героями у Стругацких часто становились ученые. Предлагая в Киевскую киностудию им. Довженко заявку на полнометражный киносценарий по мотивам повести-сказки «Понедельник начинается в субботу»1, так сформулировали свой подход: «Конкретное содержание современной науки в данном случае нас не интересовало — интересовало нас лицо современного научного сотрудника. Сказочный гротеск позволил нам объединить бесчисленные и сложнейшие разделы физики, химии, биологии в единую „науку“ чародейства и волшебства, интуитивно понятную любому читателю и не требующую никаких реалистических обоснований. Это дало нам возможность сосредоточить всё внимание на личностях в науке, на выявлении их типических черт, на определении их стремлений и интересов».

Часто судьба книг братьев Стругацких складывалась причудливо, далеко не всех устраивал этот их подход к науке и людям. В одном из писем брату Аркадий приводит диалог редактора издательства Нины Берковой с сотрудником Главатома, который не хотел давать разрешения на публикацию книги «Возвращение. Полдень, XXII век».

Беркова: Итак, что имеется в виду, когда вы утверждаете, что книга на низком уровне?

Ильин: Книга очень сложна.

Б. — В чем же? Она содержит закрытые сведения?

И. — Нет, что вы…

Б. — В ней есть утверждения, противоречащие нашим взглядам на науку и технику?

И. — Нет, об этом в заключении не сказано.

Б. — Так при чем же здесь низкий уровень?

И. — Имеется в виду низкий литературный уровень.

Б. — Об этом судить не Главатому, но что же все-таки имеется в виду?

И. — В книге употребляется много сложных научно-технических терминов, которые непонятны рядовому читателю.

Б. — Например?

И. — Ну… всякие. Вот, например, есть термин, который, может, и употребляется среди узких специалистов, но массам он непонятен.

Б. — Какой именно?

И. — Сейчас вспомню. А… Абра… Ага, вот. Абракадабра.

(Помнишь, Боб? «Это не сигналы, это абракадабра».)

Б. (сдерживаясь) — Это не научный термин. А еще?

И. — Еще, например, есть термин… Ки… Кибер.

Б. — Вы слыхали про такую науку — кибернетику?

И. — Слыхал.

Б. — Вот это слово от этой науки.

И. — Вот я и говорю — не всем будет понятно.

Б. — И все остальные ваши замечания в таком вот духе?

И. — Да.

Беркова вернулась в Детгиз, доложила Компанийцу, тот сейчас же позвонил в Главлит, и через час мы с Берковой пошли в Главлит и забрали «В». Сразу же отдали в производство. Вот и всё.

Следует признать, что Стругацкие отнюдь не смотрели на науку через розовые очки. Даже в таком произведении, как «Понедельник начинается в субботу», восторженном гимне во славу творцов науки: «Маги, Люди с большой буквы, и девизом их было — „Понедельник начинается в субботу“. Да, они знали кое-какие заклинания, умели превращать воду в вино, и каждый из них не затруднился бы накормить пятью хлебами тысячу человек. Но магами они были не поэтому. Это была шелуха, внешнее. Они были магами потому, что очень много знали, так много, что количество перешло у них, наконец, в качество, и они стали с миром в другие отношения, нежели обычные люди. Они работали в институте, который занимался прежде всего проблемами человеческого счастья и смысла человеческой жизни, но даже среди них никто точно не знал, что такое счастье и в чем именно смысл жизни. И они приняли рабочую гипотезу, что счастье в непрерывном познании неизвестного и смысл жизни в том же». Так вот, даже там, в Научно-исследовательском институте чародейства и волшебства, встречаются совсем другие личности: «Есть другие. С пустыми глазами. Достоверно знающие, с какой стороны у бутерброда масло. По-своему очень даже неглупые. По-своему немалые знатоки человеческой природы. Расчетливые и беспринципные, познавшие всю силу человеческих слабостей, умеющие любое зло обратить себе в добро и в этом неутомимые. Они тщательно выбривают свои уши и зачастую изобретают удивительные средства для уничтожения волосяного покрова. Они носят корсеты из драконьего уса, скрывающие искривление позвоночника, они закутываются в гигантские средневековые мантии и боярские шубы, провозглашая верность национальной старине. Они во всеуслышание жалуются на застарелые ревматизмы и зимой и летом носят высокие валенки, подбитые кожей. Они неразборчивы в средствах и терпеливы, как пауки. И как часто они достигают значительных высот и крупных успехов в своем основном деле — в строительстве светлого будущего в одной отдельно взятой квартире и на одном отдельно взятом приусадебном участке, отгороженном от остального человечества колючей проволокой под напряжением…».

Такой подход к проблемам научных кадров у Стругацких нередок. Например, в «Стажерах» мы видим, с одной стороны, беззаветное стремление нуль-планетчиков постигать истину, не обращая внимания на неудобства, а на Дионе — атавистическое для Мира Полудня возвращение к методам работы, вполне реалистичным для наших времен. Как сказал планетолог Юрковский: «Всё это до того омерзительно, что я вообще исключал возможность такого явления, и понадобилось вмешательство постороннего человека, мальчишки, чтобы… Да. Омерзительно. Я не ждал этого от вас, молодые. Как это оказалось просто — вернуть вас в первобытное состояние, поставить вас на четвереньки — три года, один честолюбивый маньяк и один провинциальный интриган. И вы согнулись, озверели, потеряли человеческий облик. Молодые, веселые, честные ребята… Какой стыд!»

А вот сотрудники Управления по делам Леса («Улитка на склоне») живут в подобной обстановке, не замечая ничего необычного в абсурде: например, того, что кабинет начальника группы научной охраны располагается в мужском туалете, что допотопный калькулятор при умножении двенадцати на десять выдает результат «один ноль ноль семь», что сотруднику, защитившему диссертацию по теме «Особенности стиля и ритмики женской прозы позднего Хэйана» на материале «Макура-но соси», никогда не бывавшему в Лесу, поручается сделать обстоятельный целенаправленный доклад о Лесе…

Один из второстепенных по сюжету, но не по сути персонаж «Пикника на обочине» — доктор Валентин Пильман, лауреат Нобелевской премии по физике, — стал выразителем авторских размышлений о разуме, о ксенологии и контакте с инопланетянами. Не случайно Станислав Лем в «Пикнике на обочине» обратил особое внимание на слова Пильмана о необычной статистике, связанной с воздействием Зоны на людей. Еще бы! Для Лема это было очень близко и понятно. Опять же, с Пильманом связан редкий случай, когда Стругацкие вкладывают в его уста свои собственные слова, закамуфлированные под цитату: «Вы спросите меня: чем велик человек? — процитировал он. — Тем, что создал вторую природу? Что привел в движение силы почти космические? Что в ничтожные сроки завладел планетой и прорубил окно во Вселенную? Нет! Тем, что, несмотря на всё это, уцелел и намерен уцелеть и далее». На самом деле это не цитата, а «псевдоквазия», придуманная самими авторами.

Профессор из фильма Андрея Тарковского «Сталкер» — совсем другой человек, не похожий на Пильмана. Единственное, что их роднит, — это беспокойство о последствиях, к которым могут привести находки в Зоне. Чудеса, которые там случаются, в некотором роде соотносятся с научным прогрессом. Как новые открытия могут принести человечеству и огромные блага, и страшные потрясения, так и Комната, в которой исполняются желания, чревата тем, что эти желания могут быть самыми разными. Что делать? Кандид из «Улитки на склоне» готов стать камешком в жерновах неприемлемого им прогресса: «Я сделаю всё, чтобы на этом камешке жернова затормозили». Профессор из «Сталкера» несет в Зону атомную мину, чтобы уничтожить Комнату желаний. Но в последнюю минуту отказывается от своих намерений после плача Сталкера: «Я не знаю, что ему сказать. Я не знаю, прав он или нет. Наверное, прав. Наверное, сегодняшний человек действительно не умеет использовать Зону. Она попала к нам не вовремя, как и многое другое. Как самый роскошный телевизор в пещеру к неандертальцам. Он смотрит в огромный мертвый экран и ничего в нем не видит, кроме своей волосатой рожи… Не знаю, не знаю. Я знаю только одно. Всё, что вокруг нас, и мы сами, и дела рук наших — всё это не вечно. Всё меняется. Всё изменится. И, может быть, через века люди дорастут до Зоны и научатся извлекать из нее счастье, как научились извлекать энергию из каменного угля. Или произойдет такое потрясение на земном шаре, такая катастрофа, что у нас не останется никаких надежд на спасение, кроме Зоны. Пусть мы еще не успеем научиться пользоваться ею, но у нас будет надежда. Человек может обойтись без всего. Но надежда у него должна быть всегда».

Повесть «За миллиард лет до конца света» практически не обращается к фантастике. Ситуация, когда кто-то или что-то мешает человеку заниматься творческой деятельностью, проявляется в реальной жизни всегда. Генрих Альтов, приступая к работе над «Жизненной стратегией творческой личности», предполагал, что можно построить руководство для творца, когда он может заниматься исследованиями на разном уровне, вроде шахматиста, который может играть на уровне первого разряда или гроссмейстера. После изучения жизненного пути нескольких тысяч творческих личностей он пришел к выводу, что такая аналогия тут не подходит. Или творец продолжает работать в полную силу до смерти и созданное им продолжает воздействовать на цивилизацию даже после его ухода, или он сворачивает с выбранного пути и становится кем угодно, только не творцом.

В повести Стругацких как раз представлена такая ситуация, доведенная до крайности, заставляющая человека выбирать: продолжать борьбу или смириться с поражением. Поражения, конечно, бывают разные. Ходы и удары Гомеостатического Мироздания (читай: окружающей среды) чаще всего нацелены на полное прекращение деятельности творческой личности. Показателен в этом отношении финальный разговор Вечеровского с Маляновым в повести:

— Мы имеем дело с законом природы. Воевать против законов природы — глупо. А капитулировать перед законом природы — стыдно. В конечном счете — тоже глупо. Законы природы надо изучать, а изучив, использовать. Вот единственно возможный подход. Этим я и собираюсь заняться.

— Не понимаю, — сказал я.

— Сейчас поймешь. До нас этот закон не проявлялся никак. Точнее, мы ничего об этом не слыхали. Хотя, может быть, не случайно Ньютон впал в толкование Апокалипсиса, а Архимеда зарубил пьяный солдат… Но это, разумеется, домыслы… Беда в том, что этот закон проявляется единственным образом — через невыносимое давление. Через давление, опасное для психики и даже для самой жизни. Но тут уж, к сожалению, ничего не поделаешь. В конце концов, это не так уж уникально в истории науки. Примерно то же самое было с изучением радиоактивности, грозовых разрядов, с учением о множественности обитаемых миров… Может быть, со временем мы научимся отводить это давление в безопасные области, а может быть, даже использовать в своих целях… Но сейчас ничего не поделаешь, приходится рисковать — опять же не в первый и не в последний раз в истории науки. Я хотел бы, чтобы ты это понял: что, по сути, ничего принципиально нового и необычайного в этой ситуации нет.

— Зачем мне это понимать? — спросил я угрюмо.

— Не знаю. Может быть, тебе станет легче. И потом, я еще хотел бы, чтобы ты понял: это не на один день и даже не на один год. Я думаю, даже не на одно столетие. Торопиться некуда. — Он усмехнулся. — Впереди еще миллиард лет. Но начинать можно и нужно уже сейчас. А тебе… ну что ж, что ж, тебе придется подождать. Пока Бобка перестанет быть ребенком. Пока ты привыкнешь к этой идее. Десять лет, двадцать лет — роли не играет».

Аркадий Стругацкий основную мысль этого произведения сформулировал емко и кратко: «Нельзя бросать весла!»

И это может стать основным кредо любого ученого.

Владимир Борисов

1 О «Понедельнике» см.: Борисов В. Странные лепестки с необозримых материков непознанного // ТрВ-Наука № 370 от 24.01.2023. trv-science.ru/2023/01/strannye-lepestki-s-neobozrimyx-materikov-nepoznannogo/

Отсюда: https://www.trv-science.ru/2023/02/strugackie-i-nauka/

Странные лепестки с необозримых материков непознанного

24.01.2023 / № 370 / с. 14–15 / Владимир Борисов / Наука и фантастика / 3 комментария

Владимир Борисов

Владимир Иванович Борисов — литературный критик и переводчик, библиограф, редактор фэнзинов и организатор нескольких абаканских клубов любителей фантастики, вице-координатор группы «Людены», занимавшейся изучением творчества братьев Стругацких, автор энциклопедий, посвященных фантастике. Признавшись в своей давней симпатии к ТрВ-Наука, он заметил: «Так получилось, что у меня несколько статей о Стругацких печатались на других языках, кроме русского. Может, что-то пригодится для газеты? Вот, к примеру, заметка о „Понедельнике“…» Мы с удовольствием публикуем этот текст.

Как-то в Интернете мне встретился такой пассаж: «Многие мои фотографии сделаны на Кисловодской горной астрономической станции, той самой, где братья Стругацкие написали свой роман „Понедельник начинается в субботу“. Мы же туда едем за звездным небом и хорошей погодой, что для Рязани редкость, — рассказывает Юрий Гилёв».

На самом деле это, конечно, не совсем верно. На Кисловодской ГАО в октябре 1960 года два сотрудника Пулковской обсерватории — младший научный сотрудник Борис Стругацкий и старший инженер Лидия Камионко — от скуки сочинили «рассказик без начала и конца», который заканчивался замечательными словами: «ДИВАНА НЕ БЫЛО!!!».

Аркадий же Стругацкий никогда и не был на Кисловодской станции.

Подробности об истории создания «сказки для научных сотрудников младшего возраста» можно прочитать в «Комментариях к пройденному» Бориса Стругацкого. Вот как появилось само название повести: «Надо сказать, что начало 60-х было временем повального увлечения Хемингуэем. Никого не читают сейчас с таким наслаждением и восторгом, ни о ком не говорят так много и так страстно, ни за чьими книгами не гоняются с таким азартом, причем все — вся читающая публика от старшеклассника до академика включительно. И вот однажды, когда Борис Натанович сидел у себя на работе в Пулковской обсерватории, раздался вдруг звонок из города, — звонила старинная его подруга Наташа Свенцицкая, великий знаток и почитатель (в те времена) Хемингуэя. „Боря, — произнесла она со сдержанным волнением. — Ты знаешь, сейчас в Доме Книги выбросили новый томик Хэма, называется «Понедельник начинается в субботу»…“ Сердце Бориса Натановича тотчас подпрыгнуло и сладко замлело. Это было такое точное, такое подлинно хемингуэевское название — сдержанно грустное, сурово безнадежное, холодноватое и дьявольски человечное одновременно… Понедельник начинается в субботу, это значит: нет праздника в нашей жизни, будни переходят снова в будни, серое остается серым, тусклое — тусклым… Борис Натанович не сомневался ни секунды: „Брать! — гаркнул он. — Брать сколько дадут. На все деньги!..“ Ангельский смех был ему ответом…

Шутка получилась хороша. И не пропала даром, как это обычно бывает с шутками! Борис Натанович сразу же конфисковал прекрасную выдумку, заявив, что это будет замечательное название для будущего замечательного романа о замечательно-безнадежной любви. Этот роман никогда не был написан, он даже никогда не был как следует придуман, конфискованное название жило в записной книжке своей собственной жизнью, ждало своего часа и через пару лет дождалось. Правда, братья Стругацкие придали ему совсем другой, можно сказать, прямо противоположный, сугубо оптимистический смысл, но никогда потом об этом не жалели. Наташа тоже не возражала. По-моему, она была даже в каком-то смысле польщена».

Мой коллега Александр Лукашин назвал эту книгу интеллектуальным кроссвордом. Прежде всего за то, что в ней содержится огромное количество цитат и отсылок к самым разным произведениям классической и неклассической литературы. Это действительно так. Достаточно сказать, что все цитаты Зеркала, например, взяты из реальных книг, иногда весьма древних. Исследователю творчества братьев Стругацких Виктору Курильскому удалось отыскать очень редкие издания, которые использовали авторы. Сам процесс поиска таких цитат иногда превращался в настоящее детективное расследование.

Начнем, к примеру, с самого начала: «Я приближался к месту моего назначения. Вокруг меня, прижимаясь к самой дороге, зеленел лес, изредка уступая место полянам, поросшим желтой осокою. Солнце садилось уже который час, всё никак не могло сесть и висело низко над горизонтом. Машина катилась по узкой дороге, засыпанной хрустящим гравием».

Раскрыв «Капитанскую дочку» Александра Пушкина, во второй главе мы обнаружим очень похожий текст: «Я приближался к месту моего назначения. Вокруг меня простирались печальные пустыни, пересеченные холмами и оврагами. Всё покрыто было снегом. Солнце садилось. Кибитка ехала по узкой дороге, или точнее по следу, проложенному крестьянскими санями».

Но! Питерский писатель Александр Щербаков, хорошо знавший братьев Стругацких, уточнил, что на самом деле авторы сделали здесь отсылку к циклу пародий Александра Архангельского на тему «Как написали бы современные авторы…», в котором исходной была как раз фраза «Я приближался к месту своего назначения». То есть здесь имеет место двойное цитирование, понятное лишь знатокам.

А вот цитата, которую найти было невероятно трудно: «– Тинктура экс витро антимонии, — провозгласил вдруг голос. Я вздрогнул. — Магифтериум антимон ангелий салаэ. Бафилии олеум витри антимонии алекситериум антимониалэ! — Послышалось явственное хихиканье. — Вот ведь бред какой! — сказал голос…»

Здесь использовано название методики из работы голландского химика Стефана Бланкара, опубликованной на латинском языке в Лейпциге в 1694 году! Причем выписка цитаты делалась с оригинала, поскольку слова «магифтериум» и «бафилии» — это неверное чтение слов magisterium и basilij, возникшее из-за особенностей начертания готической литеры s.

И «Нравственные мысли славнаго Юнга, извлеченные из нощных его размышлений», и пояснение про слона, и стих про «чернокрылого воробья», — всё это находки авторов из реальных книг, поданные к месту и развлекающие уже не одно поколение читателей «сказки для научных работников младшего возраста».

Но не только занятные цитаты могут стать предметом изучения. Писатели сумели обозначить в книге несколько интеллектуальных задач, которые могут быть разрешены при внимательном чтении и сопоставлении фактов.

Эта повесть насыщена отсылками ко времени написания настолько, что исследователь творчества братьев Стругацких Вадим Казаков по деталям повествования сумел установить точные даты действия описанного в книге. Так, Александр Привалов попадает в Соловец 26 июля 1962 года, а подвозит магистров к зданию НИИЧАВО утром в субботу 28 июля. Вторая история («Суета сует») происходит с 31 декабря 1962 года по 1 января 1963 года. Труднее всего было установить точную дату третьей истории («Всяческая суета»), но и это удалось сделать благодаря стенгазете, которую Привалов с товарищами делал к наступающему празднику, а именно ко Дню космонавтики 12 апреля 1963 года.

Любопытно, что если проверить эти конкретные даты по дням недели, то окажется, что среди них нет ни одного воскресенья. Еще бы, ведь понедельник начинается в субботу! Забавно, что на китайском языке повесть выходила под названием «Исчезнувшее воскресенье».

Еще одно расследование Вадима Казакова было посвящено расположению отделов НИИЧАВО в здании. Это стало возможно благодаря подробному описанию того, как Саша Привалов совершает обход института. И вот этот, казалось бы, будничный обход, вдруг обнаруживает загадку, связанную с лабораторией А. А. Выбегаллы. Во-первых, если прочие отделы и лаборатории института имеют конкретные названия (Линейного Счастья, Смысла Жизни, Универсальных Превращений и т. п.), то владения Выбегаллы никак не названы в повести ни разу. Но присмотримся к обходу Привалова внимательно. Вот несколько цитат из книги: «В девять часов вечера я опомнился, с сожалением обесточил электронный зал и поднялся на пятый этаж».

«В помещениях отдела Абсолютного Знания были открыты все форточки, потому что сюда просачивался запах селедочных голов профессора Выбегаллы <….> Я закрыл форточки и прошелся между девственно чистыми столами работников отдела».

«В половине двенадцатого я вступил на этаж Амвросия Амбруазовича Выбегаллы».

«С некоторым облегчением я покинул владения Выбегаллы и стал подниматься на шестой этаж, где Жиан Жиакомо и его сотрудники занимались теорией и практикой Универсальных Превращений».

Понимаете? За пятым этажом идет этаж Выбегаллы, после чего идет шестой этаж. Выбегалло не только возглавляет отдел без названия, он еще и располагается на этаже без номера. На НИКАКОМ этаже. Забавно, правда?

Выбегалло любит оснащать свою речь выражениями на французском, как он выражается, диалекте. Иногда это простые, широко распространенные фразы, но время от времени профессор разражается сложными оборотами вроде «Ля вибрасьён са моле гош этюн гранд синь!».

При ближайшем рассмотрении оказалось, что подавляющее большинство используемых Выбегаллой фраз простодушно позаимствовано им из романа Льва Толстого «Война и мир». В том числе и слова Наполеона: «Дрожание моей левой икры есть великий признак». Такой вот оказался знаток классической литературы наш профессор Выбегалло!

В третьей части повести Александр Привалов совершает путешествие на машине времени в будущее, описанное в фантастических произведениях. При внимательном рассмотрении оказывается, что очень много деталей этого будущего позаимствовано авторами из книг советских писателей-фантастов. Астральная пыль, ржавая ракета, призыв к освобождению братьев по разуму из-под власти кибернетического диктатора в Малом Магеллановом Облаке, маленький мальчик с глубоко посаженными горящими глазами, самопрограммирующийся кибернетический робот, — всё это и многое другое можно найти в книгах Григория Адамова, Александра Колпакова, Георгия Мартынова, Анатолия Днепрова, Олеся Бердника, Александра Казанцева, Ивана Ефремова. Большинство этих книг сейчас никто не читает, но во времена выхода «Понедельника…» такие аллюзии были понятны многим любителям фантастики и вызывали дополнительную порцию веселья при чтении.

Борис Стругацкий рассказывал также о прототипах героев повести:

«НИИЧАВО написан на 60% с Пулковской обсерватории и на 40% с множества разных институтов, о которых нам рассказывали друзья и знакомые научники.

Прототипом Фёдора Симеоновича Киврина (манера говорить, заикание) был Иван Антонович Ефремов. Янус Полуэктович Невструев сильно смахивает на тогдашнего директора Пулковской обсерватории Александра Александровича Михайлова. Кристобаль Хозевич Хунта — почти чистая выдумка, а вот профессор Выбегалло есть некая смесь академика Лысенко и писателя Казанцева.

Александр же Привалов в некоторой степени был списан с Бориса Натановича Стругацкого».

От бдительных и внимательных исследователей книг братьев Стругацких не ускользнули и ошибки авторов, немногочисленные, но иногда весьма важные.

Например, обнаружились ошибки в некоторых цитатах, в обилии разбросанных по тексту повести. Так, голодный Привалов читает из книги с подоконника: «Махно, сломав сардиночный нож, вытащил из кармана…» и т. д. Но в оригинале у Алексея Толстого Махно сломал «сардиночный ключ» — специальное приспособление к банке с сардинами. Борис Стругацкий, когда ему об этом написали, отвечал: «А вот прокол с сардиночным ключом-ножом возник, скорее всего, на уровне машинистки, при перепечатке рукописи. А мы виноваты, что не заметили вовремя и не исправили. Надо будет исправить».

Один из эпиграфов книги звучал в первых изданиях так: «Стихи ненатуральны, никто не говорит стихами, кроме бидля, когда он приходит со святочным подарком, или объявления о ваксе, или какого-нибудь там простачка. Никогда не опускайтесь до поэзии, мой мальчик». Это цитата из «Посмертных записок Пиквикского клуба» Чарлза Диккенса. Но у Диккенса бидль (церковный служитель) приходит не «со святочным подарком», а в точности наоборот — «за святочным подарком»! Дело в том, что бидль в отличие от Санта-Клауса не раздает рождественские подарки, а собирает святочные пожертвования церкви. Эта ошибка также была исправлена в более поздних изданиях.

То, что образец неразменного пятака обозначен в повести как произведенный в соответствии с государственным стандартом ГОСТ 718–62, наверное, и ошибкой считать нельзя. Авторы просто взяли эти цифры, что называется, с потолка. Вообще ГОСТ под номером 718 выходил в СССР в 1954 и 1984 годах. И содержит он технические условия производства молочных консервов «Какао со сгущенным молоком и сахаром». А второй компонент ГОСТа обозначает год, в котором он принят. Так что пятак 1961 года никак не может быть выпущен по ГОСТу 1962 года! Кстати, изъяли неразменный пятак у Привалова «в соответствии с постановлением Соловецкого горсовета от 22 марта 1959 года», т. е. это постановление также было принято ДО того, как этот пятак был изготовлен (в Советском Союзе в 1961 году была проведена денежная реформа, все деньги были деноминированы в 10 раз, и были выпущены новые и купюры, и монеты). Впрочем, на то он и неразменный пятак, чтобы при необходимости менять свой вид.

Когда Привалов разговаривает с Камноедовым и уточняет список лиц, допущенных к ночным работам, в первых изданиях повести он неправильно посчитал количество сотрудников, «поименованных с номера четвертого по номер двадцать пятый и последний включительно», и говорил: «Наличествуют товарищи в количестве… м-м-м… двадцати одного экземпляра, лично мне неизвестные». Но эту ошибку авторы легко исправили после того, как им на это указали бдительные исследователи их творчества, так что теперь количество «экземпляров», допущенных к ночным работам посмертно, стало равным двадцати двум.

А вот с другой логической ошибкой справиться было труднее, и ее не стали исправлять, но дополнили текст в послесловии Александра Привалова словами: «Приключения духа, которые составляют суть жизни любого мага, почти не нашли отражения в очерках. Я, конечно, не считаю последней главы третьей части, где авторы хотя и попытались показать работу мысли, но сделали это на неблагодарном материале довольно элементарной дилетантской логической задачки (при изложении которой ухитрились допустить вдобавок достаточно примитивный логический ляп, причем не постеснялись приписать этот ляп своим героям. Что характерно)».

Впрочем, подробно и детально описывать этот «примитивный логический ляп» Привалов не стал. Догадайтесь, мол, сами. Что же это за ляп? Когда сотрудники НИИЧАВО рассуждают о дальнейшей жизни У-Януса, который с каждым днем уходит в прошлое, они предполагают, что в один совсем не прекрасный день его коллега сообщит о некрологе в «Ведомостях». Но на самом деле к моменту кончины Невструева никакого некролога не может быть в принципе — ведь умершего никто не знал до этого! Такова судьба контрамота.

И несколько слов о цензурных придирках к повести. Как пишет Борис Стругацкий, «повестушка вышла смешная, и придирки к ней тоже были смешные. Так, цензор категорически потребовал выбросить из текста какое-либо упоминание о ЗИМе. („Вот по дороге едет ЗИМ, и им я буду задавим“.) Дело в том, что в те времена Молотов был заклеймен, осужден, исключен из партии, и автомобильный завод его имени был срочно переименован в ГАЗ (Горьковский автомобильный завод), точно так же как ЗИС (завод имени Сталина) назывался к тому времени уже ЗИЛ (завод имени Лихачева). Горько усмехаясь, авторы ядовито предложили, чтобы стишок звучал так: „Вот по дороге едет ЗИЛ, и им я буду задавим“. И что же? К их огромному изумлению Главлит охотно на этот собачий бред согласился. И в таком вот малопристойном виде этот стишок издавался и переиздавался неоднократно».

Не удалось отстоять авторам еще некоторые ядовитые шуточки, в советские времена считавшиеся недопустимыми. Например, упоминание «министра государственной безопасности Малюты Скуратова». Разве можно сравнивать главу опричников с уважаемой государственной конторой? Или, например, Мерлин, рассказывая о поездке с сэром председателем райсовета товарищем Переяславльским, говорит: «И они доехали до большого озера, и видит Артур: из озера поднялась рука, мозолистая и своя, и в той руке серп и молот». Как можно пародировать «Интернационал», в котором пелось: «Добьемся мы освобожденья своей мозолистой рукой»?

В начале 1990-х годов все эти цензурные усекновения были восстановлены с помощью участников группы «Людены», активно исследующей творчество братьев Стругацких.

Повесть прошла и цензурные ножницы, и восторженные вопли читателей (чему немало способствовало то, что в советские времена она оказалась самой переиздаваемой, к начальному тиражу в «Детской литературе» добавился огромный по тем меркам тираж в составе тома «Библиотеки современной фантастики»). Она вызвала к жизни огромное количество иллюстраций, разошлась на цитаты, которыми и по сей день легко оперируют хоть слегка эрудированные российские журналисты и блогеры. Даже была удостоена своеобразного продолжения — «Сказки о Тройке». Но это уже совсем другая история. Как и история о том, почему ее любят, ценят и читают все, кому работать интереснее, чем отдыхать, кто ответил на сакраментальный вопрос «Нужны ли мы нам?», кто в житейской суете различает ориентиры, за которые боролись братья Стругацкие, писатели-шестидесятники и творцы современной культуры, выдержавшие жестокую проверку и временем, и XX веком.

Приведенные выше иллюстрации Евгения Мигунова к повести «Понедельник начинается в субботу», несомненно, считаются самыми узнаваемыми.
Он иллюстрировал эту повесть дважды — для изданий «Детской литературы» 1965 и 1979 годов.

Владимир Борисов

Отсюда: https://www.trv-science.ru/2023/01/strannye-lepestki-s-neobozrimyx-materikov-nepoznannogo/

О датировке событий "Понедельник начинается в субботу".

А сейчас мы переходим к моему любимому занятию, в котором я давно уже пиявку съел и колючкой закусил. А именно: датировкам теста по цитатам из него же.
И да простит меня мой давний коллега по данному вопросу Вадим Юрьич Казаков, которого Владимир Иванович упоминает в своей статье и с которым мы обсуждали эти вопросы (в том числе и мельком) ещё в конце 80-и — начале 90-х, но обращусь я к переписке начала нулевых с другим коллегой — Евгением Шкабарней, ибо с Женей мы разложили всё по полочкам гораздо полнее.
Поехали!..

Влад пишет:
"Эта повесть насыщена отсылками ко времени написания настолько, что исследователь творчества братьев Стругацких Вадим Казаков по деталям повествования сумел установить точные даты действия описанного в книге. Так, Александр Привалов попадает в Соловец 26 июля 1962 года, а подвозит магистров к зданию НИИЧАВО утром в субботу 28 июля."
Проверяем:
Саша после ночи в Изнакурнож принимает телефонограмму Онучкиной: "Настоящим… предлагается вам… прибыть сегодня… двадцать седьмого июля… сего года… в полночь…". Тем же днём он наблюдает, как "дракона" везут на полигон, куда его (по словам гражданки Н.К. Горыныч "каждую пятницу возят".
Следовательно, прибыл он в Соловец 26.07 "сего года", в четверг.
Нетрудно установить, что "сей год" выпадает на 1962-й и 1973-й года, а логика усказывает именно 1962-й.
То есть события «Суеты вокруг дивана» точно датируются второй половиной дня 26 июля (историческая встреча на обочине) – утром 28 июля (инцидент с козлом и последующее бегство) 1962 года (четверг, пятница, суббота).

Далее у Влада: "Вторая история («Суета сует») происходит с 31 декабря 1962 года по 1 января 1963 года."
Тут двух мнений быть не может, однако мы с Женей отмечаем что:
"События: начинаются "около двух часов дня", когда "в «Алдане» снова перегорел предохранитель вводного устройства" 31 декабря, в понедельник и заканчиваются днем (вечером?) вторника 1 января 1963-го.
(Астрологические данные, правда указывают на середину 80-х, когда «Сатурн в созвездие Весов» находился в течение нескольких лет кряду. Предыдущее «стояние» приходится на XVII – XVIII века. Так что в своих комментариях А.И. Привалов прав – «Сатурн в описываемый момент никак не мог находиться в созвездии Весов» – упрекая Авторов в некоторой неточности. И косвенно подтверждает, что астрология лженаука.)"

И заканчивает Влад тем что: "Труднее всего было установить точную дату третьей истории («Всяческая суета»), но и это удалось сделать благодаря стенгазете, которую Привалов с товарищами делал к наступающему празднику, а именно ко Дню космонавтики 12 апреля 1963 года."
Но мы, действуя, как и положено настоящим следопытам-фокинцам "медленно и изнуряюще методично" выясняем, что:
"«Всяческая суета» датируется следующим образом.
Упоминание, «что «вчерашней ночью на Лысой горе состоялся традиционный весенний слет» относит нас к первой части, что дает возможность предположить, что:
А) дело происходит в июле. Но слет "весенний", значит происходит он не периодически. К тому же следует помнить, что «кот Василий взял весенний отпуск – жениться», что практически точно указывает на месяц — март.
Б) логика подсказывает, что подобное мероприятие должно начинаться в самом конце недели, дабы его участники могли прийти в себя к началу новой рабочей недели.
В) Рабочая суббота в НИИЧАВО не должна нас смущать, так как постановление о пятидневной рабочей неделе было издано 7 марта (!!!) 1967 года Да и когда начинается понедельник в данном уважаемом учреждении нам хорошо известно.
(Да и какая система может быть в шабашах? Это уж как Вию вожжа под веко попадет!..)
Итак, установлено: время действия "Всяческой суеты" — март с большой долей вероятности 1963-го года.
Как следует из "разбора полетов" попугая Фотона: «Двенадцатого с утра Фотон жив и бодр, он дает Корнееву интервью и просит сахарок», а " в полночь перескочит в утро одиннадцатого, заболеет, умрет, будет положен в чашку Петри"..
Из чего следует, что события происходят (скорее всего) 11-12 марта в пятницу или субботу (скорее всего), либо субботу и воскресенье, что соответствует рано 1963-му (четверг), 1964-му (суббота), 1965-му (воскресенье), 1966-му (понедельник), 1967-му (вторник), 1968-му (четверг) или 1969-му (пятница) годам.
Из слов Януса Полуэктовича следует, что «завтра вас, Александр Иванович вызовет Китежградский завод маготехники», т.е. завтра тоже рабочий день. Тогда: 11-ое марта это или четверг (1963, 1968 годы) или пятница (1969 год)."
Словом, все указывает четверг и пятницу 11-12 марта 1963-го года.

Отсюда: https://vk.com/wall13880306_23464

Борис Стругацкий: "Кого считать антисемитом?"

К 90-летию со дня рождения писателя

Геннадий ЕВГРАФОВ

«ЛОЖЬ… НЕНАВИЖУ»

В 2007 г. году на вопрос читателя, какое политическое устройство мира в произведениях «Волны гасят ветер», «Малыш» и т.д.: «идеальный коммунизм, идеальная демократия, идеальная анархия?.. люди там счастливы?», он ответил: «Мы писали мир-в-котором-нам-хотелось-бы-жить. Изначально мы называли его коммунизмом. Потом, когда ясно стало, что в нашей стране коммунизма никогда не будет, – Обществом Светлого Будущего. А потом вообще перестали его как-либо называть. В нашем понимании это мир, в котором высшим наслаждением и источником счастья является творческий труд. Все прочее вырастает из этого принципа. И люди там счастливы, если им удается этот главный принцип реализовать. Дружба, любовь и работа – вот три кита, на которых стоит счастье тамошнего человечества. Ничего лучше этого мы представить себе не могли, да и не пытались». А через год уже на вопрос газеты «Невское время»: «Что тревожит более всего? Что вы не приемлете категорически?» ответил: «Времена категорических суждений и безусловной нетерпимости давно миновали. Но ложь, особенно официальную, освященную государством, ненавижу, пожалуй, по-прежнему. И боюсь. Потому что любая несвобода построена именно на лжи и на невозможности эту ложь опровергнуть».

ОТ АСТРОНОМА ДО ФАНТАСТА

Когда он родился, старший брат уже ходил во второй класс школы, где преподавала литературу его мать. Когда повзрослел, часто бегал в Государственный Русский музей, где отец работал научным сотрудником. А в расстрельном 1937-м, когда старшего брата отца, Александра, директора завода, арестовали, самого отца, Натана, исключили из партии и уволили с должности начальника краевого управления искусств в Сталинграде, которую он в то время занимал. Жизнь висела на волоске, но он рванулся в Москву искать справедливости и нашел. Такое случалось, но редко.

А потом была война, и Борис должен был умереть, но: «Меня и маму, – вспоминал он, – спасло то, что отец и брат эвакуировались, оставив нам свои продуктовые карточки».

На физфак ЛГУ его не приняли, но приняли на матмех, после окончания которого будущий фантаст начал свою службу астрономом в Пулковской обсерватории. Его мировоззрение сложилось к концу 1960-х, и с тех пор, говорил он в одном из интервью, «в мире не произошло ничего, что заставило бы меня это мировоззрение сколько-нибудь существенно подправить».

КАК МЫ ПИШЕМ

Большинство читателей всегда – во все времена – интересует, как пишут вдвоем. Как писали и братья Гонкуры, и не братья Ильф и Петров, и другие соавторы? На этот вопрос Борис Стругацкий ответил в одном из интервью в начале нового века: сюжеты всегда придумывают вместе, сначала писали и вместе, и порознь; затем пришли к мысли, что рациональнее – вдвоем. Один сидит за машинкой, другой расхаживает по комнате, текст придумывается и обсуждается постепенно, каждая фраза проговаривается по нескольку раз, пока оба не приходят к взаимному согласию и она не занимает своего места в рукописи. Разумеется, спорили до хрипоты, работа вдвоем – это постоянный спор, иначе ничего путного не получится. У них получилось.

Но Аркадий жил в Москве, а Борис – в Ленинграде, поэтому то старший приезжал к младшему, то младший – к старшему. Писали дома или в домах творчества. А идея писать вместе пришла как-то сама собой: оба сочиняли, обоих тянуло к фантастике, которой зачитывались с юных лет, и в середине 1950-х решили написать что-то свое, тем более, как им казалось, они точно знали, как и о чем надо писать.

Первый рассказ «Извне», написанный совместно, был напечатан в 1958 г. в журнале «Техника – молодежи», в 1959-м вышла первая книга «Страна багровых туч», затем в 1960-м – сборник рассказов «Шесть спичек», в 1962-м – повести «Путь на Амальтею» и «Стажеры», в 1963-м – «Далекая Радуга». И все эти повести и рассказы свидетельствовали о том, что в литературе появились новые оригинальные писатели со своей темой, незатасканными сюжетами и героями. На переломе тысячелетий Борис Стругацкий признавался: «Тогда молодые-нескромные, мы уже ставили перед собой задачу создать новую фантастику. Мы твердо понимали, что прежняя – барахло. Все нужно делать иначе».

И они сделали.

Настоящие Стругацкие – те, которые признаны классиками советской и мировой литературы (на сегодняшний день их произведения переведены на 42 языка, более 500 изданий увидели свет в России, Европе и Америке), – начались с повести «Трудно быть богом», написанной в 1964-м.

Но самым значительным своим произведением они всегда считали «Улитку на склоне». Вещь уникальную и по теме, и по сюжету, и особенно по языку, которую я бы отнес к литературным шедеврам не только советской литературы и не только конца 1960-х гг. – на все времена.

«ТИХО, ТИХО ПОЛЗИ, УЛИТКА…»

Эта повесть была самым необычным произведением братьев, стоящим для них, как говорил младший в 1987-м на одном из семинаров ленинградских писателей-фантастов, особняком: «Повесть, которая явилась определенным тупиком; повесть, повторить которую оказалось невозможным и которая, вероятно, не нуждается в повторении», повесть из двух частей, которую они написали за 14 дней в 1965 г.; повесть с самой трудной издательской судьбой. Одна часть – «Лес, или Кандид» – была опубликована в 1966 г. в сборнике фантастики «Эллинский секрет», изданном в Ленинграде, другая – «Управление, или Перец» – в двух номерах журнала «Байкал», выходившем в столице Бурятии Улан-Удэ.

На «Лес» идеологическое начальство внимания не обратило, но крайне негативно отреагировало на «Управление», потому что в этих же номерах была опубликована глава из рукописи Аркадия Белинкова «Поэт и толстяк» и Стругацкие попали под раздачу после того, как он остался за границей. Но вовсе нельзя исключать, что в Москве прочитали рецензию некоего В.Александрова в партийной газете «Правда Бурятии»: «Авторы не говорят, в какой стране происходит действие, не говорят, какую формацию имеет описываемое ими общество. Но по всему строю повествования, по тем событиям и рассуждениям, которые имеются в повести, отчетливо видно, кого они подразумевают. Фантастическое общество, показанное А. и Б. Стругацкими… – это конгломерат людей, живущих в хаосе, беспорядке, занятых бесцельным, никому не нужным трудом, исполняющих глупые законы и директивы. Здесь господствует страх, подозрительность, подхалимство, бюрократизм»… А прочитав, приняли меры.

Повесть о таком не светлом варианте будущего советской власти, провозгласившей своей целью строительство коммунизма, была запрещена, номера журнала «Байкал» были изъяты из библиотек и отправлены в спецхран. Напечатать ее целиком в Советском Союзе было невозможно. Можно было в Германии, до которой «Улитка» доползла, преодолев тщательно охраняемые границы родины, в 1972-м. Эмигранты из Народно-трудового союза опубликовали ее вместе с другой запрещенной сатирической повестью – «Сказкой о тройке» (своеобразным продолжением юмористической повести «Понедельник начинается в субботу», написанной в 1965 г.) – во Франкфурте-на-Майне в своем издательстве «Посев». С одной стороны – делая благое дело, но с другой – изрядно навредив советским (я подчеркиваю – советским) писателям Стругацким.

«Улитка» без движения пролежала в столе авторов несколько десятилетий, пока не доползла до полного своего издания на третьем году перестройки в 1988-м, как и «Сказка о тройке», опубликованная в том же году. Полностью подтверждая правоту утверждения Корнея Чуковского о том, что в России надо жить долго.

«НЕ ТЕ ВРЕМЕНА, РЕБЯТА!..»

«Сказка о тройке» задумывалась и писалась для «Детгиза», но получалось совсем не для детей старшего возраста. Беспощадную сатиру на советское общество отдали в «Молодую гвардию», но и там дружески сказали: «Не те времена, ребята, не те времена!». Боялись публиковать в журналах и альманахе научной фантастики и в Москве, и в Ленинграде. Но рискнули в Иркутске: местный альманах «Ангара» в двух номерах опубликовал эту язвительную сатиру, написанную в духе Салтыкова-Щедрина.

И началось… Местным обкомом КПСС повесть была признана «вредной в идейном отношении», главному редактору альманаха «Ангара» Ю.Самсонову и главному редактору Восточно-Сибирского книжного издательства В.Фридману был объявлен строгий выговор. Но этого показалось недостаточным, и редактора альманаха уволили. А поскольку повесть тайными тропами ушла за рубеж и, прежде чем была опубликована книгой, печаталась в «злостном, антисоветском журнальчике» «Грани», старшего брата, вспоминал младший, вызвали к секретарю по организационным вопросам Московской писательской организации тов. Ильину (бывшему не то полковнику, не то даже генерал-майору КГБ), который спросил его:

– Что такое НТС, знаете?

– Знаю, – с готовностью сказал Аркадий Натанович. – Машинно-тракторная станция.

– Да не МТС, а НТС! – гаркнул тов. Ильин. – Народно-трудовой союз!

– Нет, не знаю, – сказал Стругацкий и почти не соврал, ибо имел о предмете самое смутное представление.

– Так полюбуйтесь! – зловеще произнесло начальство и, выхватив из огромного сейфа белую книжечку, швырнуло ее на стол перед обвиняемым. Книжечкой оказался номер журнала «Грани», содержавший хорошо знакомый текст. После чего пообещал очень крупные неприятности.

Неприятностей братья не хотели и потому были вынуждены «выразить свое отношение к акту», который им «был неприятен», представлялся им «совершенно бессмысленным и бесполезным, да еще и бестактным по отношению к обоим». Они выразили, но так, что когда «выраженное» обoими братьями дошло до главного редактора «Литературной газеты» А.Чаковского, больше прожженного аппаратчика, нежели писателя, «который по замыслу начальства должен был опубликовать наше покаянное опровержение, то он, прочитав его, якобы произнес с отвращением: „Не понимаю, против кого они, собственно, протестуют – против «Граней» или против наших журналистов“, – и печатать ничего не стал».

«Дело» о публикациях закрыли, но до поры до времени, потому что повесть «Гадкие лебеди» (на мой взгляд, одно из самых лучших произведений Стругацких, стоящее в одном ряду с «Трудно быть богом», «Вторым нашествием марсиан», «Обитаемым островом», «Улиткой» и «Пикником на обочине») также была опубликована в Германии все тем же издательством «Посев» все в том же 1972 г. и была выставлена вместе с такими изданиями, как «Жизнь и судьба» Гроссманa, «Август 14-го» Солженицына и «Семь дней творенья» Максимова на Франкфуртской книжной ярмарке, о чем немедленно стало известно все тому же Ильину.

После так и не опубликованного «Литгазетой» «покаяния», как вспоминал Борис Стругацкий, они «тут же яростно принялись доканчивать первый черновик „Пикника“. Чтобы стереть поганую слизь с ленты пишущей машинки. Чтобы отбить привкус идеологической ипекакуаны во рту. Чтобы снова почувствовать себя если не человеками, то хотя бы вполне человекоподобными…».

«…ДЛЯ КАЖДОГО, КТО НЕ ГАД»

Они давно собирались попробовать свои силы в драматургии. Мечтали с 1960-х, но мечта осуществилась лишь в начале 1990-х, накануне путча 1991-го. Написали и назвали «Жиды города Питера, или Невеселые беседы при свечах».

Фантасты оказались самыми что ни на есть реалистами, потому что для них, в отличие от многих, пребывавших в перестроечном угаре, еще в конце 1980-х «было уже совершенно очевидно, что попытка реставрации должна воспоследовать с неизбежностью: странно было бы даже представить себе, чтобы советские вседержители – партийная верхушка, верхушка армии и ВПК, наши доблестные „органы“, наконец, – отдадут власть совсем уж без боя».

И поэтому в пьесе разыграли такую ситуацию: в один прекрасный день все жители города Питера – богачи, «политиканы», «дармоеды», ну и, конечно, «жиды» (аллюзия на немецкие листовки, расклеенные накануне Бабьего Яра в 1941-м, начинавшиеся со слов: «Жиды города Киева…») – получают повестки из некоей «спецкомендатуры ЭсА» («Социальной ассенизации»), предписывающие всем явиться на площадь им. Ленина с документами и вещами. Кто-то покорно готовится к неминуемым репрессиям, кто-то пытается, используя связи, избежать расправы. И только молодые герои собираются защищать старшее поколение. Но вдруг появляется Черный человек, который приносит постановление об отмене всех предыдущих повесток… В финале все смотрят на молчащий телефон…

Эпиграфом к пьесе Стругацкие взяли слова Рюноскэ Акутагавы:

«Назвать деспота деспотом всегда было опасно. А в наши дни настолько же опасно назвать рабов рабами».

Впервые она была опубликована в журнале «Нева» в сентябре 1990-го. В 1991-м Лев Дуров поставил ее в Театре на Малой Бронной. Затем ее ставили в Ленинграде, Воронеже и других городах.

Некоторые театры просили авторов изменить название, оставив только «Невеселые беседы при свечах», но они наотрез отказывались, потому что считали, рассказывал Борис Стругацкий, что все герои пьесы «независимо от их национальности, были в каком-то смысле „жидами“ – внутри своего времени, внутри своего социума, внутри собственного народа – в том же смысле, в каком писала некогда Марина Цветаева:

…Жизнь – это место, где жить нельзя:

Еврейский квартал…

Так не достойно ли во сто крат

Стать Вечным Жидом?

Ибо для каждого, кто не гад,

Еврейский погром…».

БОЛЬНОЙ ВОПРОС (ПРЯМАЯ РЕЧЬ Б.СТРУГАЦКОГО)

«Герой Ильфа и Петрова заявляет с законной гордостью: „Да, представьте себе, евреи у нас есть, а вопроса нету!..“ Прошло полстолетия с небольшим, и мы вдруг с некоторой даже оторопью обнаруживаем, что евреев у нас, можно сказать, почти уже и нет, а Вопрос – вот он, пожалуйста, сколько угодно, и с любыми оттенками…

Впервые я, мальчик домашний и в значительной степени мамочкин сынок, встретился с еврейским вопросом, оказавшись учеником первого класса ленинградской школы. Совершенно не помню, от кого именно, но от кого-то из моих новых знакомых я впервые услышал тогда слово „жид“…

В 1962 г. мы, братья Стругацкие, уже опытные литераторы… подали заявление в Союз писателей СССР… но в Союз нас не приняли ни по первому, ни по второму заходу…

В середине 1970-х один из диссидентов-правозащитников… давая в Нью-Йоркском аэропорту первое интервью, на вопрос: «Существует ли в СССР дискриминация евреев?» ответил: «Да. Но изощренная». Он имел в виду, что государственный антисемитизм в СССР всегда был и остается государственной тайной. Со всеми вытекающими отсюда последствиями…

Что такое антисемитизм сегодня? Здесь и сегодня – в России, на переломе веков?

Кого считать антисемитом?

И как со всем этим рядом – жить?

Это не такие простые вопросы, как может кое-кому показаться.

…Перекошенная от застоявшейся ненависти рожа, корявый рот (с зубами через один), распахнутый в нутряном натужном реве: „Сионисты – в Израиль!.. В Из-ра-иль! В Из-ра-иль!..“

…А самый обыкновенный… порядочный человек, который на слове „еврей“ почему-то понижает голос, словно произносит нечто… малоприличное? Замечали такое?

По моим наблюдениям, антисемитизм вполне поддается классификации. Я бы выделил три основных класса (типа, вида, жанра):

Бытовой – он же коммунальный, он же эмоциональный… висит над нашей страной, как смог. Сама атмосфера быта пронизана им – точно так же, как матерной бранью, которую все мы слышим с младых ногтей и которая сопровождает нас до гробовой доски…

Рациональный, он же профессиональный – это уже более высокая ступень юдофобии, достояние людей, как правило, образованных, испытывающих определенную потребность обосновать свои реликтовые ощущения и обладающих способностями это сделать…

Зоологический, он же нутряной – единственная разновидность антисемитизма, носители которой гордятся собою…

Час настал – и мы увидели их всех. Ядовитый букет расцвел всеми красками. Теперь мы встречаемся с ними не только в местах общего пользования… – мы видим их в телевизоре, слышим по радио, мы даже можем читать их в соответствующих журналах и газетах…

И при всем том жизнь идет своим чередом и благополучно продолжается. В 1987 г…. на асфальте тротуара, недалеко от моего дома, появилась белой масляной краской старательно выведенная надпись: „Россия для русских“. Сегодня ее уже стерли многочисленные… подошвы, но зато на Дворцовой площади можно увидеть толпу под вдохновляющим лозунгом: „Место евреев – Освенцим“.

Огромно, стозевно и лаяй. А караван – идет…

Самое страшное, что может случиться с нами, – это возрождение государственного нацизма… Возрождение это зоологические встретят восторженным ревом, рациональные – обоснуют теоретически в сотнях статей и речей, а бытовые – молчаливо примут к сведению, готовые исполнять любые распоряжения начальства… Но все это сделается возможным только лишь с возвратом тоталитаризма, который провозгласит Империю и приоритет государства над личностью, уничтожит свободу слова, совести, информации и вновь пойдет громоздить тысячи тонн чугуна, стали, проката на душу населения. И вот тогда наступит ночь…»

ПОСЛЕ СМЕРТИ БРАТА

Аркадий умер в 1991-м. Борис тяжело пережил смерть брата, с горечью говорил, что после его ухода «сам образ жизни изменился. Все стало „не то“ – работа, мысли, мировосприятие». Писать одному без постоянных споров и молчаливого одобрения стало намного труднее – привык писать вдвоем. С горечью отмечал, что и сам уже, видимо, не тот.

И все-таки он нашел в себе силы и вновь взялся за перо, то бишь за пишмашинку, и под псевдонимом С.Витицкий издал две книги: «Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики» и «Бессильные мира сего». Псевдоним потому, что, как рассказывал в «Комментариях к пройденному», много лет назад договорился с Аркадием, что каждый из них, если «случится публиковать что-либо серьезное в одиночку, будет делать это только под псевдонимом».

Но только писать – уже было мало. Он продолжал руководить семинаром молодых писателей-фантастов, был членом жюри нескольких литературных премий и учредил свою – «Бронзовую улиткy», основал и возглавил альманах «Полдень. XXI век», в котором давал дорогу молодым, талантливым писателям-фантастам. Среди рукописей отбирал (на свой вкус) самые лучшие.

Он остался верен себе и своим убеждениям: в 2008-м вступился за арестованного лидера городского отделения партии «Яблоко» М.Резника, в 2010-м призывал оправдать М.Ходорковского и П.Лебедева.

Его жизнь оборвалась на 80-м году: один из самых известных советских писателей, сценарист, переводчик, создавший вместе с братом не один десяток произведений, получивших мировое признание; лауреат престижных литературных премий, среди которых специальный приз Всемирной организации научной фантастики «За независимость мысли», премия Фонда Владимира Высоцкого «Своя колея», вручаемaя тем, кто не изменил своим убеждениям; лауреат Государственной премии РСФСР по киноискусству им. братьев Васильевых за сценарий фильма «Письма мертвого человека», Борис Стругацкий, чьим именем вместе с именем его брата названа малая планета Солнечной системы, скончался 19 ноября 2012 г. в Санкт-Петербурге.

Однажды он заметил: «Писатель – не тот, кто пишет, а тот, кого читают». Братьев Стругацких читали, читают и будут читать.

"Еврейская панорама", Берлин

Отсюда: https://www.isrageo.com/2023/04/15/strug509/

Братья Стругацкие. Жизнь без воскресения / Библейский сюжет / Телеканал Культура

Телеканал Культура

В 1965 повесть вышла отдельной книжкой, и началось её триумфальное шествие, прежде всего, по всевозможным НИИ, где "физики и лирики" увидели в ней пародию и на самих себя, и на тот безумный эксперимент по созданию советского человека, который поставила над душами людей власть Советов...

***
Обращение великих художников к Библии никогда не заканчивалось только иллюстрацией того или иного сюжета Вечной Книги. Оно всегда предполагало личное осмысление. Художник выбирал библейскую историю, чтобы рассказать о себе, о своем времени, чтобы глубже постичь смысл происходящего.

Язык образов Святого Писания был универсален и понятен для всех. Но теперь для нас этот язык наполовину забыт. Мы уже не можем так ясно, с листа, читать всё, что говорили в своих произведениях художники, поэты, композиторы и писатели прошлого. Мы более опираемся на чувственное восприятие, которое все же является только частью замысла, его внешней стороной.

Программа "Библейский сюжет" – попытка соединить "прекрасного разрозненные части", по-другому взглянуть на всемирно известные произведения искусства, рассказать о судьбе их создателей.

Автор и ведущий программы - Дмитрий Менделеев, журналист, специализируется на христианской теме.

Отсюда: https://youtu.be/0q-xq0az2aM?si=cGDIkgOqq_5Ocsto

Израильские Стругацкие

02.06.2023

Сын Бориса Стругацкого: "Отец осудил бы нынешнюю власть"

Фото: личный архив семьи Стругацких

В год 90-летия Бориса Натановича «Собеседник» пообщался с его сыном Андреем, который в прошлом году репатриировался с семьёй в Израиль, где уже живут его дети Светлана и Борис.

В этом году исполнилось бы 90 лет писателю-фантасту Борису Стругацкому, который в соавторстве со своим братом Аркадием создал десятки произведений. По многим романам, повестям и рассказам сняты фильмы. «Собеседник» пообщался с сыном Бориса Натановича Андреем, который в прошлом году репатриировался с семьёй в Израиль, а этой зимой перевез из Питера и кота.

Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!

ИЗОЛИРОВАННАЯ КОМНАТА

– Впечатления об отце у меня всегда были весьма уважительные и почтительные, как детские, так и взрослые, – рассуждает Андрей. – С самого раннего детства он был для меня безусловным авторитетом, абсолютно непререкаемым. И слово его было для меня закон. Хотя, чего греха таить, иногда этот закон и нарушался, когда очень хотелось чего-нибудь не очень дозволенного и не поощряемого…

– Когда вы стали осознавать, что папа и ваш дядя – писатели?

– Да вот как-то это осознание пришло постепенно, точной даты не назову. В школе в младших классах на профессии родителей никто особого внимания не обращал: у кого-то папа – инженер, у кого-то – токарь, а у кого-то – писатель, подумаешь! Когда подросли, то одноклассники уже стали интересоваться и даже книжки братьев Стругацких просили дать почитать. Таким макаром, кстати, я умудрился проворонить «Обитаемый остров» с дарственной надписью от папы: дал кому-то почитать – и всё, с концами. К старшим классам, понятное дело, я уже вполне осознавал, кем являются мои папа и дядя. И какое-то время и сам мечтал стать писателем, даже сочинение на эту тему писал, кажется, в девятом классе.

– Наверное, родитель-писатель вас заставлял читать больше?

– Да нет, особо не заставлял. Но любовь к чтению прививали мне настойчиво. И папа, и мама, и обе бабушки постоянно что-то мне читали, начиная с самого нежного возраста. С какого-то момента я преодолел природную лень, стал читать сам, и вот тогда меня уже стало не оторвать от этого благородного занятия. До сих пор не представляю себя без книги, невзирая на всяческие соблазны в лице разнообразных интернетов.

– Андрей, а какое из произведений братьев Стругацких вы прочитали первым?

– «Понедельник начинается в субботу», семь лет мне тогда исполнилось. Эту повесть мне начала читать мама, но на странице тридцатой я отобрал у неё книгу и дальше запоем дочитывал уже сам. Впечатления были мощные! Потом были уже «Страна багровых туч», «Путь на Амальтею», «Трудно быть богом» и далее по списку. Практически все произведения перечитал десятки раз.

– Как Аркадий и Борис Стругацкие реагировали на то, что их произведения экранизировали?

– Положительно. Это же была отчасти и их работа! Другое дело, как они относились к тому, что в результате получалось. Например, «Сталкера» Тарковского они считали фильмом гениальным, хотя режиссёр с них семь потов согнал, требуя все новых и новых вариантов сценария. И только девятый по счету был принят. А, скажем, «Отель «У погибшего альпиниста» они считали крепким середнячком. Ну а фильм «Чародеи» им не слишком понравился. Как и мне, кстати говоря.

– Вообще, как вместе работали братья Стругацкие? Интересно даже в чисто бытовом плане…

– Никаких тайн из метода своей работы они никогда не делали. Сначала каждый из них разрабатывал свой вариант грядущей повести или романа, потом съезжались, разрабатывали уже общий план и начинали писать. Буквально строчку за строчкой, обдумывая каждое слово. И так до самого завершения произведения. А в бытовом плане это никому особо не мешало: ранние повести они писали ещё в квартире своей мамы (моей бабушки Шуры), для этого там была отдельная изолированная комната. Ну а потом стали работать в разных домах творчества – в Гагре, Голицыно под Москвой, а последние пару десятилетий – почти исключительно в Комарово рядом с Питером.

– Насколько я знаю, вам обидно, когда братьев Стругацких называют писателями-фантастами?

– Да! Они были своего рода предсказателями, что ли. Ну, скажем так, отталкивались от дня сегодняшнего, видели некие тенденции и экстраполировали их в будущее. И «предсказания» иногда получались до жути точные, например облучающие башни из «Обитаемого острова» или мир потребления из «Хищных вещей века».

896 ПРАВОК В «ОБИТАЕМЫЙ ОСТРОВ»

– Насколько политические темы увлекали вашего отца? Вспоминаю некоторые его высказывания в интервью, где он критиковал власть…

– Разумеется, братьев Стругацких политика интересовала! И конечно, влияла на их творчество. Ведь дряхлеющий советский режим довольно быстро распознал их как совершенно чужих для себя личностей и постоянно ставил цензурные препоны. Например, «Обитаемый остров» в книжном варианте был допущен к печати лишь после того, как авторы внесли в него аж 896 (!!!) правок, в большинстве своём совершенно идиотских. А потом в течение многих лет у Стругацких не вышло ни одной новой книжки, только редкие журнальные публикации. А, скажем, такие вещи, как «Гадкие лебеди» и «Град обреченный», увидели свет лишь в годы поздней перестройки, хотя написаны были намного раньше. И вот как тут не заинтересуешься политикой?! Кстати говоря, в начале 1990-х, уже после ухода брата, отец провёл огромную работу по приведению всех произведений в первоначальный вид, выкинул из них все цензурные правки, вернул на место фрагменты, которые цензура заставила убрать. И с тех пор все повести и романы публикуются в оригинальном виде.

– Если бы ваш отец Борис Натанович был жив, какую бы позицию он сегодня принял: отмалчиваться или?..

– Конечно, не отмалчивался бы! И совершенно определённо осудил бы действия нынешней власти самым категоричным образом. И это не «я так думаю» и не «я предполагаю» – а совершенно точно ЗНАЮ, что именно так и случилось бы. На двести процентов!

«ЧЕГО ЖЕ ТЫ, БРАТОК, КНИГ НЕ ПИШЕШЬ?»

– Иногда меня спрашивают: отчего же ты, браток, книг-то не пишешь? Типа имея в анамнезе таких знаменитых предков – сам бог велел! Ну, положим, мыслишки написать что-нибудь этакое время от времени у меня проскакивают. Не художественное, разумеется – куда уж нам! – а что-то вроде воспоминаний о рокерско-тусовочно-пивной молодости. Ну или придумать какие-нибудь весёлые байки-раздолбайки, основанные на подобном же материале…

Но, во-первых, заниматься какой-либо упорядоченной творческой деятельностью мне чрезвычайно лениво. Во-вторых, все, что я гипотетически мог бы накалякать, придирчивый читатель неизбежно и неотвратимо станет сравнивать с творчеством знаменитых предков. И со стопроцентной вероятностью это сравнение будет отнюдь не в мою пользу! Тут же начнётся на редкость «дружеская» критика, подколки, подстёбки, издевательства и прочее малоаппетитное бурление какашек. И разумеется, сакраментальная фраза о детях гениев будет звучать из каждого утюга.

Я достаточно спокойно отношусь к подобным вещам, но положа руку на сердце: а оно мне надо? Полагаю, что не очень. Впрочем, буду до конца откровенным: причина, указанная в пункте первом, является конечно же главной и определяющей, и сей факт я честно признаю.

Отсюда: https://www.isrageo.com/2023/06/02/izrst517/

Пятьдесят девятая и последняя часть синопсиса фильма "Понедельник начинается в субботу".

Бачило, Ткаченко
Понедельник начинается в субботу. Синопсис фильма

Отсюда: http://fan.lib.ru/b/bachilo_a_g/ponedelnik_scenary_bachilo.shtml

59.
В еще неотремонтированный, но хорошо нам знакомый старинный особняк, крадучись, проникает профессор Выбегалло. В пустой комнате, заваленной мусором, он вынимает из кармана медный обойный гвоздик с фигурной шляпкой. Неожиданно за его спиной раздается насмешливый голос:
- Я так и думал, профессор!
Выбегалло, вздрогнув, роняет гвоздик, но Саша Привалов подхватывает его, не дав упасть на пол. Он надвигается на отступающего в страхе Выбегалло.
- А что я сделал? - оправдывается профессор. - Подумаешь, гвоздик!
- Если бы вы знали, что произойдет из-за этого гвоздика...
Профессор, не выдержав его взгляда, бросается наутек.
- И чтобы духу вашего в институте больше не было! - кричит ему вслед Саша.
Саша задумчиво разглядывает гвоздик.
- Ну, вот и все, - с усмешкой говорит он. - Задание выполнено...
Снизу доносятся голоса сотрудников, прибывших на уборку особняка.
- Да тут возни на неделю! Привалов, тащи носилки!
Саша понимает, что ему пора уходить. Он собирается опустить гвоздик в карман, но снова задумывается на мгновение.
- Хотя... Почему бы и нет?
Он бросает гвоздик на пол. Едва тот касается половиц, все вокруг содрогается, как при землетрясении.
Мы видим поле Большого Пасьянса, на котором переворачивается гигантская последняя карта.
На ней разноцветными красками сияет надпись:

НО ЭТО УЖЕ СОВСЕМ ДРУГАЯ ИСТОРИЯ...


К О Н Е Ц

Лаконичный обзор книги братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу»

Алексей Бокарёв - ПОГОВОРИМ О КНИГАХ

«Понедельник начинается в субботу» — фантастическая юмористическая повесть братьев Стругацких с элементами сказки (как сегодня принято говорить фэнтези).
События книги развиваются в мире сходном с нашим за одним исключением в городе Соловец работает институт который изучает магию, но в этом городе это не самое удивительное.
Книга наполнена юмором и отсылками к мировой культуре и самое сложное уловить где отсылка к произведениям прошлого, а где идет схожесть с произведениями настоящего.

Отсюда: https://youtu.be/JKzRzr41Vi4?si=KufFW05CmMoudR2Z

Пятьдесят шестая часть синопсиса фильма "Понедельник начинается в субботу".

Бачило, Ткаченко
Понедельник начинается в субботу. Синопсис фильма

Отсюда: http://fan.lib.ru/b/bachilo_a_g/ponedelnik_scenary_bachilo.shtml

56.
В кабинете разгневанный заказчик ругается из-за бракованной куклы с начальником отдела и Кириллом. Появляется Привалов.
- Ругаетесь? - говорит он заказчику. - Правильно, я считаю, что ваши требования совершенно справедливы.
На мгновение онемевший начальник напускается на него с руганью. Мало того, что он болтался два дня неизвестно где, так теперь еще врывается во время совещания в таком расхристанном виде.
- Вы позорите лицо компании!
- Я вас надолго не задержу, - говорит Привалов и кладет на стол помятый листок. - Вот заявление об уходе. Счастливо оставаться!
- И это все, что вы можете сказать?! - гневно бросает начальник.
Вместо ответа Саша берет куклу в розов платьице, и та пропитым басом произносит:
- Папаша, огоньку не найдется?

Совсем забыла, что у нас же недочитанный синопсис фильма по "Понедельник начинается в субботу"!

Исправляюсь.

Пятьдесят четвертая часть синопсиса фильма "Понедельник начинается в субботу".

Бачило, Ткаченко
Понедельник начинается в субботу. Синопсис фильма

Отсюда: http://fan.lib.ru/b/bachilo_a_g/ponedelnik_scenary_bachilo.shtml

54.
Дубль идет по коридору с заявлением в руке. Неожиданно дверь туалета, мимо которого он проходит, распахивается, и его бесцеремонно втаскивают внутрь.
- Ну, что, узнал? - тяжело дыша, говорит Саша. - Ты больше не нужен, можешь дематериализоваться.
- Я еще не подал заявление об уходе, - возражает Дубль.
- Я сам подам!
Саша выхватывает у Дубля листок с заявлением и произносит заклинание дематериализации, глядя Дублю прямо в глаза. Однако, с тем ничего не происходит.
- Ты, как всегда, перепутал одну букву, - с усмешкой говорит он и поворачивается, чтобы уйти.
- Я тебе покажу букву! - кричит Саша и бросается на Дубля.
Между ними завязывается драка. Дубль, отшвырнув Сашу и, зловеще улыбаясь, снимает пиджак и галстук, подворачивает рукава рубашки. Теперь они с Сашей неотличимы друг от друга. Битва вспыхивает с новой силой.
Прохожие, идущие мимо офисного здания, вдруг видят, как в одном из верхних этажей вылетают стекла, и вниз, размахивая руками и ногами, летит человеческая фигура. Она падает на асфальт и застывает неподвижно.

Пятьдесят вторая часть синопсиса фильма "Понедельник начинается в субботу".

Бачило, Ткаченко
Понедельник начинается в субботу. Синопсис фильма

Отсюда: http://fan.lib.ru/b/bachilo_a_g/ponedelnik_scenary_bachilo.shtml

52.
Раздается визг тормозов. Саша отскакивает от едва не наехавшего на него автомобиля, перебегает дорогу и направляется к подъезду своего дома. Он открывает дверь ключом и входит в квартиру.
- Добро пожа-а-а-ловать домой... - радостно начинает дверь, но голос ее бессильно угасает, переходя в невнятный хрип, и обрывается.
- Батарейки сели, - бормочет Саша.
Он входит в пыльную комнату. На полу валяются обрывки бумаг, дверцы шкафа распахнуты. Видно, что переезжавшие отсюда Лена и Дубль побросали половину вещей, не нужных им на новом месте. К счастью, сашины говорящие приборы остались на месте, но тон их разговоров разительно изменился. Саша идет в душ, и тот сухо докладывает, что температура воды - тридцать восемь и восемь десятых градуса, напор - восемнадцать гектопаскалей.
Саша с грустью понимает, что, за время его отсутствия, рациональный Дубль перенастроил всю аппаратуру, лишив ее способности к живому общению.
Телевизор, автоматически включившийся на скучном экономическом канале, бесстрастно сообщает о продолжающемся в Токио форуме, на котором с докладом выступил известный российский бизнесмен Александр Привалов. Саша видит дубля, выступающего на трибуне, Дубля на приеме у императорской семьи, Дубля, которому пожилой самурай с поклоном вручает меч.
- Ну, что же, - говорит Саша, - придется подождать его возвращения. То есть...тьфу! Никак не привыкну! Того времени, когда он еще не уехал!
Саша смотрит на часы. Календарик показывает 24-е число, затем перещелкивается на 23-е, 22-е, 21-е...

Пятидесятая часть синопсиса фильма "Понедельник начинается в субботу".

Бачило, Ткаченко
Понедельник начинается в субботу. Синопсис фильма

Отсюда: http://fan.lib.ru/b/bachilo_a_g/ponedelnik_scenary_bachilo.shtml

50.
Слуги испуганно расступаются, когда Саша появляется в дверях особняка и, оставляя мокрые следы, быстро поднимается по парадной лестнице.
Появление его в спальне застает Лену и Кирилла врасплох.
- Это она приказала! - кричит Кирилл. - Это не я!
- А это не я, - спокойно говорит Саша. Он проходит мимо испуганных любовников и выглядывает в окно. Улица пока пуста.
- Камеры в доме работают? - спрашивает он.
- Работают, - лепечет Кирилл.
- Значит, сейчас появится.
Он устраивается на пуфике у зеркала и закидывает ногу на ногу.
- А я вижу, вы времени не теряете.
- Это совсем не то, что ты думаешь! - пытается оправдываться Лена.
- Перестань, - отмахивается Саша. - Когда-то я переживал из-за вашей интрижки, думал, что все дело во мне, в том, что я для тебя недостаточно успешен... Но ты меня успокоила. Кем бы я ни был, тебя уже не переделать.
С улицы раздается рев моторов и скрип тормозов. Перед домом останавливается несколько охранных джипов и бронированный лимузин.
Из-за двери доносятся приближающиеся шаги, и на пороге появляется Дубль. Саша встает ему навстречу. Лена, увидев сразу двух Приваловых, испускает истерический вопль, но Дубль делает едва уловимое движение рукой, и кровать, вместе с Леной и Кириллом, исчезает.
В наступившей гулкой тишине Дубль медленно, тяжелыми шагами, приближается к Саше и, подойдя вплотную, вдруг опускается на колено и целует ему руку.
- Возвращение блудного сына... - криво усмехается Саша.

Сорок девятая часть синопсиса фильма "Понедельник начинается в субботу".

Бачило, Ткаченко
Понедельник начинается в субботу. Синопсис фильма

Отсюда: http://fan.lib.ru/b/bachilo_a_g/ponedelnik_scenary_bachilo.shtml

49.
По улице проносится шумная колонна мотоциклистов, обдавая редких прохожих потоками грязной воды. Когда она скрывается за поворотом, из темной арки выныривает мокрый и перепачканный Саша и, перебежав улицу, перемахивает через забор особняка.

Сорок седьмая часть синопсиса фильма "Понедельник начинается в субботу".

Бачило, Ткаченко
Понедельник начинается в субботу. Синопсис фильма

Отсюда: http://fan.lib.ru/b/bachilo_a_g/ponedelnik_scenary_bachilo.shtml

47.
Вспышка гаснет. Ее отсвет видит стоящая у окна своей комнаты Стелла. Она прижимает ладони к глазам, стараясь удержать слезы, но они все равно текут сквозь пальцы. Рядом с ней, в вазе на подоконнике стоит подаренный Сашей веник, на котором пунцово горят четыре розовых бутона. Наезд камеры на бутон.

Записки любителя фантастики

ДЛЯ КОГО ПИСАЛИ СТРУГАЦКИЕ?

Вопрос странный и даже - праздный, но только на первый взгляд. Интернет полон яростных споров о творчестве Аркадия и Бориса Стругацких. В чем только не обвиняют этих писателей. Причем мнения порою диаметрально противоположны. Одни пеняют Стругацким за отступничество от светлых идеалов коммунизма, другие - за то, что они своими книгами наоборот укрепляли ненавистный социалистический строй. Кто-то считает, что ранние произведения этих писателей примитивны, а кто-то, что поздние их книги - заумны. В общем разнобой полный. Я далек от мысли, что сумею примирить спорщиков - это никому не под силу, но хочу обратить внимания на целевую аудиторию, на которую в разное время ориентировались эти писатели.

В середине пятидесятых Аркадий и Борис попробовали сформулировать свое писательское кредо: "Не бояться легкой сентиментальности в одном месте, грубого авантюризма в другом, небольшого философствования в третьем, любовного бесстыдства в четвертом и т. д. Такая смесь жанров должна придать вещи еще больший привкус необычайного. А разве необычайное — не наша основная тема?" Программа хорошая, но вот только не для того времени и места. В СССР, почти на всем протяжении его истории, фантастика считалась литературой для детей среднего и старшего школьного возраста, в лучшем случае - для студентов. И никаких исключений. Какое там любовное бесстыдство, когда даже в классической "Аэлите" Алексея Толстого вымарывали любые намеки на эротику.

Подобное ограничение возраста аудитории выводило из себя всех - писателей, редакторов, читателей, но ничего поделать с этим они долгое время не могли. В результате фантасты вынуждены были не только избегать сюжетных ситуаций, из которых юные читатели могли бы узнать о некоторых аспектах взрослой жизни, но и упрощать фабулу и затрагиваемую проблематику. Аналогичная ситуация была и в США, но там это касалось только произведений, которые предназначались именно для детей, а не всей фантастики.

Если посмотреть на издательства и периодические издания, выпускавшие в Союзе фантастику, то практически все они были ориентированы на выпуск художественной и познавательной литературы для детей и молодежи: издательства "Молодая гвардия", "Знание", "Детская литература", журналы "Техника - молодежи", "Юный техник", "Знание - сила", "Изобретатель и рационализатор", "Химия и жизнь", "Пионер", "Костер", "Уральский следопыт", "Пионерская правда", "Комсомольская правда" и так далее. Альманахи "Мир приключений", "На суше и на море", "Собеседник", серии "Библиотека приключений и научной фантастики", "Библиотека советской фантастики", "Фантастика" - все это было рассчитано на школьников и студентов.

Кого-то писателей эта ситуация вполне устраивала, ибо они с самого начала ориентировались на подростковую аудиторию, а кто-то мимикрировал, так как писать для детей хоть и не проще, но спокойнее. Кир Булычев, например, практически всю жизнь был детским писателем и обратиться напрямую к взрослой аудитории попытался лишь в конце восьмидесятых. Лишь Иван Ефремов не слишком обращал внимания на эти ограничения, ну так он был титан и связываться с ним литературное начальство не решалось, предпочитая делать вид, что та же эротика в романах писателя - это нечто невинное.

А что же Стругацкие? Они, похоже, не слишком возражали против того, чтобы ориентировать свои произведения на подростковую и молодежную аудиторию. "Страна багровых туч", "Путь на Амальтею", "Стажеры", "Полдень, 22 век", рассказы - все эти вещи пятидесятых, шестидесятых годов идеологически, и не только, невинные. А повесть "Понедельник начинается в субботу" и вовсе самими авторами предназначена "для научных работников младшего возраста". Не думаю, что это лишь вынужденная мимикрия. Авторы этих книг намеренно создавали их для тех, кому предстояло строить светлое будущее. Ведь если коммунизм будет построен в ближайшие двадцать лет, как это было записано в программе партии, следовательно те, кому на момент выхода вышеперечисленных книг было лет десять- двенадцать лет, будут к 1980-му году в самом расцвете физических и творческих сил.

По сути, Стругацкие писали для любознательных пацанов и девчонок, которым предстояло покорять Урановую Голконду, осваивать Марс и Амальтею. Легко представить, как их книжки взахлеб читают Вовка Юрковский, Мишка Крутиков, Гришка Дауге и даже Лешка Быков. Параллельно Стругацкие пишут и книжки для взрослых, которые то удается напечатать, как "Второе нашествие марсиан" и "Хищные вещи века", то не удается, как "Гадкие лебеди", ну или публикации оказываются чреваты неприятностями, как было со "Сказкой о Тройке" и "Улиткой на склоне".

Не оставляли Братья Стругацкие без внимания и подростково-юношескую аудиторию, вот только книги их становились все жестче и поднимали все более сложные проблемы. "Попытка бегству", "Далекая Радуга", "Трудно быть богом", "Обитаемый остров". Юрковский, Дауге, Быков, Крутиков росли и они должны были понимать, что путь к светлому будущему усеян не лепестками роз. А для взрослых эти писатели предназначали еще более сложные тексты - "Отель "У погибшего альпиниста", "Пикник на обочине", "За миллиард лет до конца света", "Град обреченный".

Наступила эпоха, когда стало понятно, что с построением коммунизма что-то не заладилось, и вчерашние мальчишки, что с упоением читали о полете на Венеру, скорее всего на нее уже не полетят, не говоря уже о звездах. Пришлось Юрковскому сотоварищи устраиваться в предлагаемых эпохой обстоятельствах. "Полдень" не только отодвинулся в неведомую даль, но и в дали этой тоже хватало проблем, столь красочно описанных в повестях "Жук в муравейнике" и "Волны гасят ветер". В семидесятых Стругацкие поработали и с новым поколением подростков, выпустив повести "Малыш", "Парень из преисподней", "Повесть о дружбе и недружбе", "Экспедиция в преисподнюю".

Ну а в конце восьмидесятых, в начале девяностых Аркадий и Борис Стругацкие перестали писать для детей окончательно. Они уже в семидесятые сомневались, что могут угодить тогдашнему подростку, а уж на два десятилетия позже - и подавно. В мутном вареве перестройки вообще мало, что можно было разглядеть. Обнажились такие пласты прошлого, что впору было поверить в существование потусторонних сил, чем разобраться в минувшем и настоящем, не говоря уже - о будущем. И писатели попытались. Их поздние произведения "Хромая судьба", "Отягощенные злом, или Сорок лет спустя", "Жиды города Питера", "Дьявол среди людей", а также, наконец-то, опубликованные "Гадкие и лебеди" и "Град обреченный" были созвучны эпохе, но уже никого не могли ни воодушевить, ни утешить.

Когда Аркадий Натанович Стругацкий умер в 1991 году, его брат и соавтор продолжил линию именно поздних произведений. Его романы "Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики" и "Бессильные мира сего" - вещи сложные и жесткие. Они поднимают темы смысла жизни и реализации таланта. Что же касается аудитории, то поздние Стругацкие писали для всех, кто готов думать и понимать. Понимать и не сдаваться. Не зависимо от возраста. Да так в общем было всегда. Другой вопрос, что далеко не каждый готов воспринимать тексты, которые не подыгрывают его внутреннему ребенку, а разговаривают с ним, как со взрослым.

Отсюда: https://dzen.ru/a/ZM-AnTl-EVpzmx7U?referrer_clid=3000&from_site=mail

Сорок четвертая часть синопсиса фильма "Понедельник начинается в субботу".

Бачило, Ткаченко
Понедельник начинается в субботу. Синопсис фильма

Отсюда: http://fan.lib.ru/b/bachilo_a_g/ponedelnik_scenary_bachilo.shtml

44.
Перед входом в лабораторию его ждет Стелла. В глазах ее - затаенная боль.
- Я придумал! - с энтузиазмом заявляет Саша. - Я нашел выход!
- Знаю, - тихо произносит Стелла. - Я ждала этого и боялась. Я могла бы пытаться уговорить тебя передумать. Но мне ведь уже известно, какое решение ты примешь.
- Откуда? - не понимает Саша.
- Знаешь, кто был тот человек, которого я встретила в юности и до сих пор люблю? Это был ты. Мы еще встретимся. В прошлом. Иди.

Женские образы в творчестве Аркадия и Бориса Стругацких

Братья Стругацкие относятся к числу лучших советских писателей – более того, к числу лучших писателей русской литературы. Их книги с точки зрения художественного мастерства почти эталонны. Разумеется, литературная техника Аркадия и Бориса Стругацких основана на долгой традиции, на постепенном совершенствовании литературы, но именно братья Стругацкие довели отечественную литературную традицию до совершенства.

У них были и промахи, когда они пытались написать «что-нибудь серьёзное», то есть, «вернуться к корням», к уже устаревшей к 70-м годам ХХ века манере «боллитры». Тут их ждали совершенно закономерные провалы – например, совершенно уё..щный роман «Отягощённые Злом», написанный в стиле, культивировавшемся такими титанами графомании, как Анатолий Ким и Тимур Пулатов. Это было дурное подражание манере великого Леонида Леонова, индивидуальной манере, которая в принципе невоспроизводима другими авторами, и при попытке повтора приводит к появлению литературного мусора. К счастью, такие эксперименты занимают относительно небольшую часть наследия братьев Стругацких.

Одним из особенно эффектных приёмов Стругацких было создание персонажей, живых, ярких, убедительных, запоминающихся сразу, с нескольких строчек. Дон Сэра и дон Тамео занимают в «Трудно быть богом» микроскопическое место, но их помнят все, читавшие повесть, и это только один пример, а, например, «Понедельник начинается в субботу» представляет собой, в значительной степени, панораму по фигурам гротескных виньеточных персонажей, каждый из которых прекрасен и узнаваем.

Но странным образом женские персонажи занимают очень скромное место в этой пёстрой, шумной, однако превосходно скоординированной литературной вселенной. Их роль, как правило, исчерпывается амплуа «подруга героя». Самостоятельного значения они не имеют и вообще не запоминаются. И ведь нельзя сказать, что Стругацкие не умели создавать полноценные женские образы. Например, Вузи Туур и её мама вполне живые и эффектные. Или, скажем, Аля Постышева, мелькнувшая в «Далёкой Радуге», ничуть не уступает блистательному дону Сэра... Тем не менее, большинство женских персонажей в книгах Стругацких безлики и функциональны, как Сельма Нагель в «Граде Обреченном».

Исключения из этого правила есть, и о них стоит поговорить отдельно.

Сначала негативный пример. Диана из «Гадкий лебедей». Я буду краток. Это ужасно. Это абсолютно неубедительно, неправдоподобно и напоминает худшие страницы треш-литературы. Но, вполне возможно, картонность Дианы не баг, а фича, потому что в «Гадких лебедях» вообще нет ни одного убедительного персонажа. Там все герои просто выдуманы из головы или увидены в чужом кино. Не случайно братья Стругацкие в конце концов переадресовали эту повесть своему герою, литератору-конформисту Сорокину, вечно держащему фигу в кармане.

Что касается позитивных примеров, то, несомненно, возглавит этот, увы, слишком короткий список Мария Дауге из пролога к «Стажёрам». По идее, это отрицательный персонаж. Но Стругацкие показали Марию настолько неоднозначно, её характер представлен настолько полно, что сестра Юрковского превратилась в единственного равновеликого оппонента главных героев повести. При этом, хотя о прошлом Марии почти ничего не сказано, мы можем с лёгкостью воспроизвести весь жизненный путь этой умной, проницательной и злой милфы. Даже то, что она – сестра Юрковского, а не фигура со стороны, имеет обоснование в её характере и косвенным образом многое объясняет в самом Юрковском.

И всё же настоящая звезда творчества братьев Стругацких, это Майя Глумова из повести «Малыш». Это абсолютно живой человек, представленный, между прочим, так, что разобраться в этой фигуре весьма сложно.

Сами Стругацкие считали повесть «Малыш» не то чтобы халтурой, но отдыхом от написания «серьёзных» книг, затрагивающих социальные вопросы. Что ж, мир изменился, многие вопросы, серьёзно волновавшие Стругацких, стали достоянием истории (на самом деле это не так, советское прошлое по-прежнему держит сегодняшний день за горло мертвой хваткой, но рассуждение про устаревание советских комплексов звучит красиво), а вроде бы абстрактные проблемы «Малыша» и «Беспокойства» по-прежнему актуальны.

Конечно, «проблема контакта с негуманоидной цивилизацией», якобы «поставленная» в «Малыше», это только декорация для сюжета. Реально же речь идёт о Майе Глумовой и только о Майе Глумовой. Об определённом человеческом типе.

Сама повесть «Малыш» очень хитро выстроена. Для того, чтобы её оценить и вообще понять происходящее, следует уяснить прежде всего вот такие вещи:

1. Стас, рассказчик, наивен. Это фирменный повествовательный приём Стругацких – ненадёжный рассказчик. Практически во всех текстах, написанных после «Стажёров», персонаж, глазами которого мы видим происходящее, ошибается. Иногда это квазидетективный сюжет расследования, как в «Хищных вещах», «Отеле «У погибшего альпиниста» и так далее, иногда это культурное несовпадение с контекстом, как в «Обитаемом острове», «Улитке на склоне», «Парне из преисподней» и так далее. Но этот принцип выдерживается последовательно: тот, чьими глазами мы видим ситуацию, неправильно интерпретирует увиденное. При этом, Стругацкие всегда дают читателю возможность сделать собственные выводы из предлагаемых фактов.

2. Итак, Стасу нравится Майка и не нравится Комов, поскольку Комов начальник и вдобавок Майка тайно в него влюблена... Погодите, с чего это «нравится» и как это «влюблена», если Стас ни разу не проявил влюблённости, и Майка слова доброго про Комова ни разу не сказала? А вот так. Тут очень точные детали. Стас непрерывно сообщает читателю (то есть, обращает внимание) на душевное состояние Майки, ему постоянно не всё равно, какое у неё настроение. Настроение Вандерхузе или Комова его не заботит, а вот надувшаяся непонятно на что Майка – это уже причина встревожиться. С другой стороны, Майке не всё равно, как ведёт себя Комов. Она непрерывно рвётся поведать Стасу, что она думает и чувствует по поводу Комова. Она неравнодушна к нему. Она с горечью говорит, что очень многого ждала от личной встречи с такой грандиозной личностью, как Комов. А он не оправдал ожиданий!

И вот, если мы отвечёмся от симпатий Стаса к Майке, что мы увидим? Майя Глумова - единственная из всей команды, кто так и не вступил в эмоциональный контакт с Малышом. Стас с Малышом болтал и играл в футбол. Вандерхузе толковал о бакенбардах. Комов, помимо необходимости контакта, азартно вываливал на Малыша кучу всяких сведений, как учитель, дорвавшийся до талантливого и заинтересованного ученика. И только Майка сидела в углу, надувшись, и лишь один раз ответила на реплику Малыша. Плюс — подсунула ему «атомную бомбу», способную снести половину планеты и причинить аборигенам невероятную боль (и причинила, да, и осталась довольна содеянным). Всё!

После всех событий она торжественно провозгласила, что собирается стать педагогом, но, как мы знаем из «Жука в муравейнике», стала архивным работником, подальше от детей.

Так зачем Майя Глумова сорвала контакт и так больно ударила по ни в чём не повинной цивилизации этой планеты?

А на объяснение её поступка есть намёки в тексте: всё выстроено так, чтобы мы предположили, что до начала действия Майка клеилась к Комову, которого воспринимала, как всепланетную знаменитость и суперзвезду. Комов, надо полагать, сперва не устоял перед симпатичной студенточкой, а потом, опомнившись, выстроил дистанцию против этой прилипалы. И она его возненавидела и на протяжении всей повести старательно капала на мозги Стасу «ах, какой Комов плохой, какой он зануда и вообще». Ну, Стас купился, он же мальчик, ему приятно, когда милая девочка открывает ему тайны своих эмоций и других мальчиков ругает.

И вот, Майке подвернулась возможность реально подложить Комову кусок говна в шляпу. И она не утерпела. То, что при этом пострадали аборигены, что Малышу нанесена душевная травма — неважно, плевать. Главное — сорвалась мечта всей жизни Комова, контакт гуманоидной и негуманоидной цивилизаций не будет установлен. Месть раскручена по планетарному масштабу. Майка сидит и улыбается, очень довольная результатом.

Комов всё прекрасно понял и, как человек ответственный, взял вину на себя. Тем более, что он в самом деле был отчасти виноват, Майю Глумову надо было гнать из проекта сразу же, до того, как она начала откалывать свои фокусы. Разумеется, контакт был бы свернут и без Майки — недаром Горбовский так встревожился, узнав о ситуации на Ковчеге — но контакт был бы свёрнут осторожно, чтобы никто не пострадал. Но Майя Глумова... Ей нужен был большой бабац, удар по самому больному месту максимального количества людей и нелюдей. То, что Малыш мог погибнуть, её не интересовало. Главное — чтобы Комову, отвергшему её амбиции, стало по-настоящему плохо.

Я считаю, что образ Майи — очень большая удача Стругацких. В ней сконцентрировано очень много черт людей, мгновенно идущих вразнос, если что-то им не по нраву, и холодно равнодушных ко всему, что их лично не касается. Описана Майя Глумова, обаятельная, эгоистичная сволочь, буквально как живая. В самом деле, мы привыкли, что социопаты, подобные "подпольному человеку" Достоевского, это какие-то опознаваемые с первого взгляда уроды, "докторы хаусы" и "ганнибалы лектеры". А вот понять, что симпатичная девочка, рыженькая, со смешными веснушками на вздёрнутом носике, может, не задумываясь, по каким-то личным причинам, взорвать полпланеты и сидеть потом, улыбаясь, это до нас доходит с трудом.

Фирменный приём Стругацких — заставлять читателя думать. Чтобы читатель не послушно повторял всё, что говорят персонажи повестей и романов, а сам делал выводы из представленных фактов. Но увы, Стругацкие переоценили своих читателей! Мало кто решается выйти из комфортной зоны согласия с персонажами, даже если сами авторы настойчиво подчёркивают, что персонажи — не правы в своих оценках.

Отсюда: https://alexander-pavl.livejournal.com/254662.html

Сорок первая часть синопсиса фильма "Понедельник начинается в субботу".

Бачило, Ткаченко
Понедельник начинается в субботу. Синопсис фильма

Отсюда: http://fan.lib.ru/b/bachilo_a_g/ponedelnik_scenary_bachilo.shtml

41.
Профессор Выбегалло, помахивая портфелем, входит в фирму, где работает Дубль. На ходу отряхивая зонт, небрежно бросает охраннику:
- Я к Александру Ивановичу!
В прекрасном расположении духа он поднимается в лифте, заигрывая с молоденькими сотрудницами, входит в приемную и, никого не спросясь, толкает дверь с золотой табличкой "Председатель Совета Директоров".
В огромном кабинете перед сплошь застекленной стеной, за которой перемигиваются сквозь дождь огни раскинувшегося во всю ширь города, стоит темная фигура в строгом деловом костюме. Сложив руки на груди, Дубль бесстрастно взирает на разгул стихии над крышами Петербурга.
- Чего надо? - не оборачиваясь, спрашивает он.
- Ты что же, гомункулус? - усмехается профессор, приближаясь. - Не узнаешь? Это ведь я, твой создатель!
Он нежно треплет Дубля за щечку.
- Ути, мой умненький! Видал, чего творится? - он кивает за окно. - Доигрались в свои пасьянсы, картежники! Но ничего, теперь будущее зависит только от нас с тобой!
Выбегалло с воодушевлением расписывает грядущее мироустройство и счастье человечества под его личным мудрым руководством.
- Ты будешь моей правой рукой!
- Я?! - Дубль обращает на профессора холодный взгляд, от которого тот невольно пятится. - Это нецелесообразно. Меня не интересует человечество. Оно больше не понадобится.
- Но-но, - бормочет профессор, прикрываясь рукой. - Ты не очень-то... Забыл, с кем разговариваешь?
Вместо ответа Дубль равнодушно отворачивается к окну и под его тяжелым взглядом все стекла разом вылетают наружу, рассыпаясь в мелкие брызги.